Александар Хемон - Проект Лазарь

— Кто еще об этом знает?

— Никто. Теперь ты знаешь.

Актеры, сгрудившись кучкой, закурили. Мужчины, как по команде, одновременно сняли шляпы и утерли рукавами потные лбы — казалось, этот жест они тоже заранее отрепетировали.

— Твою мать… Я осёл, — сказал я.

— Теперь видишь, что творится, Брик?! Видишь, к чему мы пришли? Тебя когда-нибудь кто-нибудь, кроме собственной персоны, интересовал?

Первый помощник Шутлер распахивает дверь своего кабинета, и Фицы втаскивают Ольгу за руки внутрь. За ними следом входит Уильям П. Миллер; костюм его испачкан после ночных приключений. Фицы усаживают Ольгу на стул в углу комнаты, а когда она пытается встать, силой удерживают на месте.

— Если вас не затруднит вести себя прилично, мисс Авербах, то мы, пожалуй, сможем поговорить как цивилизованные люди, — говорит первый помощник Шутлер.

— Идите к черту.

— Ну-ну. Такие выражения из уст леди!..

Ольга шипит от ярости. Фицджеральд кладет ей руку на голову, а Фицпатрик — на плечо, его волосатые пальцы впиваются ей в тело.

— Так-то лучше, — замечает первый помощник.

— Идите к черту, — еле слышно повторяет Ольга, но Шутлер пропускает ее слова мимо ушей.

— Мистер Миллер, не будете ли вы так любезны выйти со мной в коридор? И вы, мистер Фицджеральд.

Первый помощник открывает дверь перед Миллером и Фицджеральдом. Перед тем, как покинуть кабинет, говорит:

— Все совсем не так, как кажется на первый взгляд, мисс Авербах. Далеко не так.

Как только дверь закрывается, Фицпатрик убирает руку с Ольгиного плеча, но, как ни странно, легче ей не становится, скорее наоборот. Одежда на ней липкая от грязи и пота; она ничего не чувствует, кроме унижения и злости. Лазаря нет и никогда не будет. Ночные кошмары продолжаются наяву. Ольга не помнит, как она жила до смерти Лазаря; та жизнь протекала в совершенно ином мире.

— Сумасшедший дом, да и только, вы не находите? — говорит Фицпатрик. Он закуривает сигару и, усевшись на стоящий рядом стул, кладет ей руку на коленку. — Теперь нам всем нужно держаться друг за друга.

Ольга сбрасывает его руку и встает.

— Советую вам сесть, девушка. Не заставляйте меня подняться.

Ольга идет к двери, но, прежде чем успевает схватиться за ручку, Фицпатрик, подскочив, заламывает ей руку за спину, заставляя согнуться. И ведет обратно к стулу; Ольга не издает ни звука.

— А ну-ка сядь, — приказывает он, разворачивает ее к себе лицом и грубо толкает на стул. — Сиди тихо. Не выводи нас из терпения.

В ее груди не осталось ничего, кроме боли, а раньше там была живая любовь к живому брату, раньше там была ее душа. По щекам у нее бегут слезы. Внезапно дверь открывается; входит Шутлер в сопровождении Таубе, говоря тому:

— Может быть, вам, герр Таубе, удастся пробить эту стену злобы и упрямства и помочь мисс Авербах прийти в чувство. Возможно, у вас получится объяснить ей всю серьезность ситуации.

— Natuerlich, — отвечает Таубе, прищелкнув каблуками. — Позвольте, я поговорю с мисс Авербах наедине.

Первый помощник с важным видом кивает и покидает комнату. Через полуоткрытую дверь из коридора доносится его крик: „Фицджеральд, приведите ко мне Стэдлуелсера! Только без рукоприкладства!“

Не выпуская из рук шляпы, Таубе пододвигает стул и садится напротив Ольги; она демонстративно его игнорирует. Некоторое время он сидит и молча ждет, когда наконец она соизволит на него посмотреть. Не дождавшись, говорит по-немецки:

— Я подумал, что вам интересно будет узнать, зачем ваш брат отправился к начальнику полиции Шиппи. Он должен был передать ему некое сообщение. По словам первого помощника, мистер Эйхгрин хотел проинформировать мистера Шиппи о том, что в Чикаго прибывает Эмма Голдман и что она намерена со своими друзьями-анархистами остановиться в гетто.

Ольга поднимает глаза и смотрит на Таубе. Одно мгновение ей кажется, что он говорит правду. Лазарь был хороший мальчик, он стремился выбиться в люди. Мистер Эйхгрин тепло к нему относился.

— Мистер Эйхгрин — лояльный американский гражданин, — продолжает Таубе с непроницаемым лицом, — вряд ли он симпатизирует анархистам. Уверен, что он всего лишь пытался помочь вашему брату.

„Нет, он лжет. Слишком сильно старается казаться искренним и явно переигрывает“, — после короткого раздумья решает Ольга.

— Я не очень хорошо вас знаю, герр Таубе, — говорит она, — но вы и ваши друзья-полицьянты совсем заврались. Лихо у вас получается… Может, скажете еще, что Лазарь сам в себя выстрелил семь раз после того, как передал записку? Чему еще я должна поверить?