Александар Хемон - Проект Лазарь

— Среди христиан немало таких, кто готов поверить в повторение библейских историй; некоторые из них ждут прихода своего мессии в образе Христа, то есть с нетерпением ждут конца света. Не мне вам говорить, на что способна толпа возбужденных христиан. Вы это уже испытали на своей шкуре. Пожар вот-вот вспыхнет, достаточно одной искры. Стоит огню заняться, как мы первыми сгорим на их кострах. Даже мистер Миллер готов прийти нам на помощь.

— Что вы от меня хотите?

— Боюсь, то, что я собираюсь предложить, вам не понравится. Очень не понравится… — Он берет стакан и подносит его Ольге. От тающего в воде сахара вверх поднимаются пузырьки. Ольга отворачивается. Таубе вздыхает. — Пожалуйста, выслушайте меня. Мы должны как можно быстрее положить конец слухам об исчезновении тела вашего брата.

— Но оно исчезло. Тело моего брата исчезло.

— Прошу вас, послушайте. Нам надо похоронить его согласно нашим традициям, на виду у публики, пока еще не поздно. Покончив с этим, мы сможем спокойно жить дальше.

— Вы хотите похоронить его, несмотря на то, что у него нет сердца? Да как у вас язык поворачивается!..

— Старейшины общины с радостью дадут согласие на его похороны, более того, они готовы на них присутствовать. Да и первый помощник на этот раз охотно позволит предать тело вашего брата земле по всем правилам. По сути, он порядочный человек, только излишне доверяет силовым методам. И наконец понял, что беспорядки и волнения лишь помешают его дальнейшей деятельности.

Таубе откидывается на спинку стула, смотрит то вправо, то влево, кивает. Ольга мотает головой, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока из волос у нее не выскакивают все шпильки; растрепавшиеся пряди летают вокруг ее лица. Стакан выскальзывает из рук Таубе, падает и закатывается под стул, но он будто этого не замечает.

— У нас нет выбора, фрейлейн Авербах. Это вопрос жизни и смерти.

— С чего вы взяли, что я хочу жить? Вы убили моего брата. Вы все время мне лжете. Его зарыли как собаку… где кадиш? где шива? [19] {19} Шива — первый семидневный период традиционного траура по умершему. Семеро ближайших родственников покойного не выходят из дома, не работают, воздерживаются от интимной близости, сидят на полу или низких скамейках в надорванной одежде; им нельзя надевать кожаную обувь, стричься, бриться, стирать Никто из вас не принес мне еды. И после этого вы хотите, чтобы я похоронила куски тела, как будто это мой брат? И вам не стыдно, герр Таубе? У вас есть совесть?

— Мне понятна ваша боль, поверьте. Я сам недавно похоронил близкого родственника. Я прекрасно знаю, как тяжело пережить такую потерю. Но ведь жизнь продолжается, она не может остановиться. Продолжать жить — наш долг.

— Вы ненормальный. Чего вы от меня добиваетесь? Он никогда не упокоится в мире. Его душа будет вечно мыкаться. О Господи!

— Она закрывает лицо ладонями и рыдает. Таубе видит катящиеся у нее между пальцев слезы.

— Послушайтесь меня, у нас правда нет выбора, — он делает глубокий вздох и закрывает глаза, словно собираясь нырнуть в воду. Щеки у него горят. Выдохнув, он продолжает: — Мессия нас не осудит. Мы окажем вашему брату надлежащее уважение, сделаем все, как велят наши древние традиции. И таким образом покончим и с анархистской ненавистью, и с христианскими предрассудками. Обещаю, весь ритуал будет соблюден, кадиш будет прочитан, смерть укрощена. И тогда, в мире и спокойствии, мы вместе отсидим шиву.

— Вы — чудовище, герр Таубе! Думаете, я смогу жить со спокойной совестью, если соглашусь на такое?

— Я поговорил с ребе Клопштоком, — будто не слышит ее Таубе. — Он заверил меня, что духовное тело Лазаря сохранит свою целостность. Наша любовь к Всемогущему в этом ему поможет. Ребе Клопшток готов дать вам специальное разрешение и сам будет присутствовать на погребении вашего брата, чтобы поддержать вас в вашем горе.

— Вы — монстр, вы и ваш добрый ребе. Это все идет вразрез с нашей верой. Не нужно мне разрешения вашего раввина. Мало того, что я не смогла предать земле Лазаря сразу же, после того как его убили, так теперь вы предлагаете мне захоронить куски его плоти, искромсанной безумными хирургами?! Надо быть последним идиотом, чтобы поверить, будто и анархисты, и христиане, и первый помощник начальника полиции вернутся к своим семьям и спокойно усядутся ужинать благодаря тому, что я обманула свою совесть и Бога.

— Бог знает, что мы в отчаянии. Бог хочет, чтобы избранный Им народ жил в мире. Бог любит жизнь, смерть его меньше заботит. Мы должны жить. Я лично хочу жить, я хочу, чтобы жили мои дети. Все, кого я знаю, хотят того же самого. Спросите себя, что для вас важнее — жизнь или смерть? Что в этом мире важнее — жизнь или смерть?