Александар Хемон - Проект Лазарь

Лазарь поспешно записывал слова оратора, словно писал диктант в школе; Исидор же о чем-то мечтал, вполуха слушая выступающего, пожирая глазами очкастую стенографистку. „Давайте подумаем о жизни, которую мы могли бы прожить, которая не была бы чередой бесконечных и бессмысленных препятствий и невыносимых трудностей, — продолжал оратор. — О жизни, которую стоило бы прожить. Нам нужны новые истории, новые друзья, нам нужны более яркие рассказчики. Мы устали жить во лжи“. Оратор закончил свое выступление, люди потянулись к выходу, а Лазарь продолжал сидеть на стуле, все еще под впечатлением от услышанного, обуреваемый хаотичными мыслями, навеянными этими пылкими речами. „Я хочу написать книгу“, — сказал он Исидору. „А кто не хочет?“ — ответил Исидор. „А я возьму и напишу, вот увидишь. Обязательно напишу“.

Тут Рора наконец меня заметил; он попрощался с актерами, пожав всем руки, и направился по газону ко мне, на ходу возясь с камерой, чтобы только на меня не смотреть. Сел рядом, не сказав ни слова. Актеры тем временем разбились на пары и начали танцевать, третья женщина стояла и смотрела на них, скрестив на груди руки. Парочки увлеченно вальсировали, порой спотыкаясь о неровности асфальта, но не останавливаясь.

Рора перезарядил камеру и сказал:

— Ничего не понял из того, что они мне говорили.

Я промолчал. Мужчины поклонились партнершам и вернулись на свои места.

— Рэмбо убил Миллера, — сказал Рора.

— Да иди ты, — сказал я.

— Миллер получил пулю в затылок. Идиот — вообразил, что ему не придется отдавать долг Рэмбо, если он скорешится с Бено. А тут еще нью-йоркские хозяева потребовали от него репортаж о борьбе за власть между Рэмбо и его врагом из правительства.

— Мне это неинтересно, — буркнул я, хотя сам умирал от любопытства.

— Так вот, Миллер задавал слишком много вопросов и, что хуже всего, сделал ставку на Бено, решив, что тот станет новым боссом. Многие видели, как Миллер ходит по пятам за Бено и лижет ему задницу; кто-то донес, что он неоднократно брал интервью у этого типа из правительства. Рэмбо все это просек, он же не дурак. Как-то раз в поисках Бено он наткнулся на Миллера в „Дюран-Дюран“. Трахнул его пистолетом по голове и избивал ногами, пока тот не потерял сознание. Он хотел заставить Миллера говорить, но, разъярившись, совсем обезумел, взял и всадил ему пулю в затылок. Бум! — и готово. Прямо в затылок. Когда я приехал, Рэмбо уже и след простыл, а Миллер валялся мертвый на полу с раскроенным черепом. Дюран мне обо всем рассказал. Он тоже обезумел — от страха. Дюран, проведший в тюряге черт-те сколько лет, трясся как осиновый лист. Позже он все начисто забыл. А еще некоторое время спустя вспомнил, что Миллера снял снайпер.

— Верится с трудом, — сказал я.

— Рэмбо сообразил, что надо оставить Бено в покое и заняться этим типом из правительства, — продолжал Рора. — Он понимал, что тот использует против него убийство американского журналиста. И нагонит страху на других членов правительства, чтобы убедить их, что пришла пора от Рэмбо избавиться. Тогда Рэмбо решил его убить и стал гоняться за ним по всему городу. И тут получил пулю почти в самое сердце; снайпер, без сомнения, работал по заказу сверху.

— А что случилось с тем человеком из правительства?

— Он исчез; вскоре его голову нашли в какой-то канаве, а тело так и не обнаружили. Никто не сомневался, что это работа Рэмбо — он же клялся оторвать тому башку. Американцы долго еще наводили справки про смерть Миллера, но потом успокоились. Мне кажется, их заставили поверить, что Миллера убили по заказу этого типа из правительства, потому что американец что-то пронюхал. После войны Рэмбо вернулся в Сараево. Высокопоставленные друзья взяли его под свою опеку; теперь он у них в долгу; вот почему они могут держать его в узде. Рэмбо сейчас избегает волнений — пуля-то так и сидит у него в груди, рядом с сердцем. Открыл для себя ислам, не выпускает из рук четок. Контролирует в Сараеве весь рэкет и наркотики, кое-что перепадает и его дружкам в правительстве. Дюрана, кстати, тоже грохнули.

— Ты сфотографировал Миллера у Дюрана? — Да.

— Не боишься вернуться в Сараево?

— Рэмбо победил. Он теперь неприкасаемый, ему нечего бояться. И я не боюсь. Никто не боится. Рэмбо, можно сказать, теперь сам член правительства; бизнес идет как по маслу: он приносит им деньги, ведет себя прилично, а они относятся к нему как к герою войны. Их не волнует, что я могу кое-что рассказать. Правда, это не означает, что я должен трепаться о нем на каждом углу.