Ирина Борисова - Хозяйка

Но тут в дело вступает хозяйка квартиры, простецкая бабушка, явно принадлежащая к «нам», на нее, наверное, тоже действует общий гипноз, она, посмотрев на обоих претендентов, безошибочно устремляется, семенит к Денису, обходит его, осматривает и с одной, и с другой стороны, и движимая, видимо, присущим и ей тоже врожденным почтением к «начальству», делает выбор.

И не знает старушка, на что она себя обрекла, понадеявшись на то, что такой благопристойный молодой человек не попортит ее шифоньер и телевизор. Заходит спор о новом диванчике, который по договору она должна приобрести для Дениса, из Денисова портфеля немедленно появляется каталог «Икеи» с образцом дивана, на котором, по его мнению, здоровее всего спать, и напрасно старушка пытается доказать, что в ее комнатку не подходит по цвету такой диван, и что он для нее дороговат, и что она-то хотела приобрести другое. «Вы поймите, я должен хорошо отдыхать, у меня ответственная работа», — строго внушает ей новый жилец, и пожилой сын старушки, приехавший из Германии, тоже поддается гипнозу и с пониманием соглашается. Но напрасно он пребывает в грезах согласительного умиления — никакой симпатии к себе он этим не заслуживает, Денис смотрит на живущего в Германии на пособие тунеядца с откровенным неодобрением, несколько раз еще грозится «вот сейчас встать и уйти» и называет всю семейку хозяев «душными» за то, что они спорили о диванчике и имели наглость обсуждать еще какие-то пункты договора.

Все, в конце концов, завершается, подписывается договор, выясняется, что Денис снимает квартиру, потому что делает в своей евроремонт, дополнительно заплатить моей коллеге он, конечно, забывает, и та сразу вспоминает отвергнутого обладателя цепи. Мы выходим с Денисом на улицу, он долго рассказывает, как тяжек его удел, как он устает, сколько часов каждый день «фигачит» на своей ответственной работе, и это сознание собственной исключительности так искренно и наивно, что невольно внушает симпатию.

И, распрощавшись с Денисом, я думаю, как же все же «нам» «им» противостоять, как не давать взгромождаться себе на шею. И ничего иного не придумываю, как не ходить больше на Приморскую, в темные дворы, а выбирать хоть в цепях, хоть в коже, но каких-то других клиентов.

Мы давно уже сами по себе, мы не употребляем в разговорах понятие «они», мы не ждем, что «они» дадут, разрешат и заплатят, мы не говорим: «они не повышают нам зарплату», я, будучи бухгалтером нашей маленькой фирмы, сама ее начисляю, если нет зарплаты, значит, не заработали, и не на кого пенять.

Мы давно уже общаемся только с теми, с кем хотим, наш маленький круг сформирован, мы ни перед кем не заискиваем и не ищем ничьей поддержки, мы не жалуемся, что нас кто-то раздражает; если кто-то не нравится, мы с ним просто не встречаемся, у нас нет необходимости и обязательств общаться с неприятными людьми.

Мы за все платим сами, у нас нет ни льгот, ни социальных пакетов, мы не рассчитываем, что кто-то что-то нам обеспечит, подарит, сделает, принесет.

Мы много работаем, у нас нет времени смотреть телевизор, поэтому и нет причины сетовать, какую там показывают глупость, если выдалась минута, всегда найдется что-то интересное, мы сами выберем, на что потратить время, и сами себя развлечем.

Мы надеемся, но не требуем, мы понимаем, что никто никому ничего не должен, поэтому если что-то не получается, мы стараемся сделать лучше и никого не винить.

Мы умеем не все, но многое, мы верим, что любой труд почетен, и ни от какой работы не воротим нос.

Мы не боимся начинать с нуля и не говорим, что мы не умеем. Мы боимся, что не все из прошлого в себе искоренили: нет-нет да и прорвется привычка считать, что все другие тоже должны быть, как мы, а если нет, то они не правы.

В диком лесу, где мы живем, нет законов, мы готовы к худшему и знаем, что защищаться придется самим.

Мы презираем проходимцев с лисьим взглядом, кормящихся за счет чужих карманов, мы в грош не ставим их лицемерное кривлянье, какое нам дело до них, а им до нас?

Мы — беспризорники, мы выживаем, как умеем, мы верим в судьбу — алгоритм, заложенный в компьютер, и в то, что питание не даст внезапный сбой.

Мы доверчивы, мы помогаем слабым, мы несем свою ношу, пока есть силы, не задумываясь, что будет потом.

Мы не считаем, что правильно живем, и ничем не гордимся, просто мы уже не знаем, как можно иначе жить.

Он приезжает в Америку не в поисках лучшей доли, не в надеждах реализоваться как личность в обществе неограниченных возможностей — его родители, бежавшие из коммунистического Китая, привозят его ребенком в страну, где трудолюбие и здравый смысл вознаграждаются на благо общества и семьи, где законы работают, где есть возможность воспитать детей в духе благонамеренности и прилежания.