Константин Сергиенко - Самый счастливый день

Что за дьявольщина, подумал я. Неужели он говорит о Лесте?

— Кого ты имеешь в виду? Говори прямо, — скачал я.

Котик махнул рукой.

— А вот и кино.

Перед нами на тележках провезли две массивные кубические камеры. Из них выпирали широкие объективы, а по бокам мастились колёса и ручки. Дальше следовала осветительная аппаратура. Несколько человек бегали по двору, разматывая провода.

Трое в средневековых плащах возвращались обратно. Один остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Я пошёл, — буркнул Котик и моментально исчез.

Люди в плащах подошли, обступили молча. Один наконец сказал:

— Идите за нами.

— Куда? — спросил я.

— Узнаете.

— Но я не собираюсь никуда идти. Мне пора домой.

— Пойдёмте. — Они схватили меня за локти.

— Что такое? — я попытался освободиться. — Оставьте меня!

— Не заставляйте прибегать к силе, — тихо сказал один.

Мы направились к дому. Тёмными коридорами мимо каких-то зеркал и смутно белеющих статуй меня провели в комнату. Высокий потолок, светлые стены, на них тарелочки и картины. В кресле с высокой спинкой сидел человек. Свеча в тяжёлом подсвечнике давала неясный свет. Лицо человека различить было трудно, я только заметил, что на плечах его взблескивали эполеты. Те самые эполеты.

— Вы Гладышев? — спросил я.

Он молча смотрел на меня.

— Что происходит?

Он снова молчал, а потом спросил глухим простуженным голосом:

— Зачем вы явились сюда?

— Посмотреть на съёмки.

— Ложь. Ваша цель другая.

— Что вам, в конце концов, надо? — спросил я.

— Ваша цель нам известна.

— Тут какая-то путаница, — сказал я. — Вы принимаете меня за другого.

— Ваша цель нам известна, — повторил он.

— Раз так, то какая? — спросил я.

— Сержант! — крикнул он.

В глубине комнаты отворилась дверь, и там появилась фигура.

— Как чувствует себя госпожа?

— Госпожа с гостями.

— Позовите её.

— Но, капитан…

— Это необходимо.

Дверь закрылась.

— Оказывается, вы капитан, — сказал я.

— Я капитан, это верно, — ответил он.

— Послушайте, Гладышев, — сказал я. — Вы можете нацепить погоны, но это не значит, что можно хватать любого человека. Что вам, в конце концов, нужно? Занимайтесь своим кино.

— Ничего у вас не получится, — сказал он.

— С чем?

— Вы человек благоразумный. Надо признать своё поражение.

— Да о чём речь? — выкрикнул я.

— Сержант! — снова позвал он.

Сержант появился в дверях.

— Госпожа сейчас будет.

— Отлично, — произнёс человек в эполетах.

Молчанье. Трепет свечи. Бряцанье оружия, сопенье людей за моей спиной. Дверь широко открывается, оттуда выходит кто-то в белой одежде до пят.

— Осветите его!

Поднимают свечу и подносят её к моему лицу. Я замечаю, что подсвечник стар и красив. Он прямо-таки антикварный.

— Простите, что беспокоим вас, госпожа. Но таков приказ графа. Благоволите сказать, знакомы ли вы с этим человеком.

Молчанье.

— Зря вы печётесь. Это плохой человек.

Молчанье.

— Зажгите вторую свечу, быть может, тут мало света. Сержант, возьмите вторую свечу на рояле.

Сержант направляется ко мне и зажигает вторую свечу от пламени первой.

— Приподнимите.

Сержант поднимает свечу над собой и медленно отступает. Свеча разгорается и освещает комнату. Всё ближе, ближе к фигуре в белом. Наконец вся она предстаёт в неверном мерцающем свете. И первое, что выплывает из тьмы, это красный берет. Я делаю шаг вперёд, у меня вырывается непроизвольно:

— Леста…

— Признался! — произносит сидящий в кресле.

Я делаю ещё один шаг. Одетая в белое неподвижна.

— Леста, почему ты молчишь? Ты такая бледная. — Я поворачиваюсь к сидящему в кресле. — Что вы с ней сделали?

Тот издаёт лёгкий смешок.

— Что вы с ней сделали? — повторяю я. — Леста, Леста!

Я кидаюсь к ней, хватаю за плечи. Они холодны и жёстки. Вспыхивает свет, раздаётся стрекот камеры. Крики:

— Снимайте, снимайте!

В этом вспыхнувшем свете я вижу, что держу за плечи вовсе не Лесту. Передо мной манекен, задрапированный в белую ткань. На голове манекена красный берет.

— Идиоты! — говорю я. — Кретины!

— Крупно снимайте! Лицо!

Я кричу:

— Идиоты!

Выхватываю свечу из руки сержанта и швыряю в того, кто сидит в кресле. Тотчас наваливаются сзади, валят на пол. Я кричу придушенно:

— Идиоты!

Кто-то ещё бросается сверху. Мне всё тяжелей, дышать нечем. Я погружаюсь в душную тьму…

Трясут, трясут, хлопают по щекам.