Константин Сергиенко - Самый счастливый день

— А что за сюжет, ты не знаешь?

— Какой сюжет?

— Ну, этого бала?

— Кто его знает. Не интересовался. Мне бы выпить да закусить.

— И это будет? — спросил с удивлением я.

— А как же! — воскликнул Котик. — Не сомневайся! По-староголландски. Маринованные угри, можжевеловая водка, какие-то бриоши. Я уже видел, горы навалены.

— Бутафория, — предположил я.

— Ещё чего! Скупостью тут не отличаются.

— Неужели ты думаешь, что у кино такие средства?

— При чём тут кино? Кино дело пятое!

— А что же является первым делом?

— Нас пригласили. Первое дело — выпить и закусить. Ужель тебе непонятно? Для меня-то по крайней мере. Может, у тебя другие надежды? Тут моё дело сторона.

Он непременно увидит Лесту, внезапно подумал я. Ученица на съёмках, в такой поздний час. Пойдут пересуды. И так представление о ней, мягко сказать, необычное.

— Боюсь, мы здесь встретим полгорода, — осторожно заметил я.

— Чёрта с два! — воскликнул Керубино-Котик. — Приглашены единицы.

— Я уже видел кое-кого. И почему ты упорно толкуешь о приглашениях? Тоже мне бал.

— Во всяком случае, мне выдали костюм Керубино, — заметил Котик.

— А как ты с ними познакомился?

— С кем?

— Ну, с устроителями этого спектакля?

Котик надулся.

— Ты меня обижаешь. Можно подумать, что я какая-то пешка. Я всё-таки на виду, меня знают в столице.

— Ах, вот как…

— Может, ты думаешь, что у тебя больше оснований на приглашенье?

— Не думаю. — Я усмехнулся. — И когда же начнутся съёмки?

— Да они уж снимают. В разных местах.

— Мне хочется посмотреть павильон. Эрмитаж, как его называют.

— Пойдём, — сказал Котик.

Гирлянды шаров колебались от лёгких движений ветра. Многоцветные тени пошатывались на дорожках. От этого сад становился призрачным, зыбким. Казалось, пошатывается всё вокруг. Я слышал то оживлённые, то спокойные разговоры, почудилась нерусская речь, в кустах кто-то взвизгнул и засмеялся. Мы вышли на площадку перед особняком.

Да, Леста права. Он выглядел как настоящий. Готические башенки по углам, высокие окна, струящие уютный оранжевый свет. На противной стороне площади в тени деревьев расположилась оркестровая раковина. Музыканты в строгих костюмах играли что-то из классики. Моцарта или Генделя.

— С размахом, — комментировал я.

— Ты думал!

Мимо, бряцая оружием, прошли три человека в средневековых плащах и шляпах. Один держал на плече копьё.

— Ночной дозор, — сказал я.

Котик внезапно замер на месте, дёрнул меня за руку а оттащил в тень.

— Ты видел?

— Кого?

— Вон, вон, смотри.

У входа в особняк стоял офицер в эполетах и разговаривал с дамой.

— Гладышев, — прошептал Котик.

— Гладышев? — Я удивился. — Как он сюда попал?

— Везде пролезет, — сказал Котик с ненавистью.

— Пойдём посмотрим поближе.

— Этого мне ещё не хватало!

— Между прочим, я понимаю. Ты сам говорил, что Гладышев был влюблён. Вот и нашёл возможность. Я, кстати, видел…

— Кого? — быстро спросил Котик.

— Да так…

— Все вы темните, — процедил Котик. — Зачем тебе эрмитаж?

— Посмотреть.

— А Гладышев на кой тебе сдался?

— Интересно. Только и слышу, Гладышев, Гладышев. Что на нём за костюм?

— Капитанский, — отрезал Котик.

— Может, он перекинулся в киноартисты? — спросил я.

— Перекинуться он может куда угодно, — ответил Котик, — но суть одна.

— Какая?

Котик молчал.

— Что-то загадками ты говоришь.

— Прикидываешься, невинное дитя. Как я от вас устал! Шебуршите, снуёте. Вот у меня всё просто. Выпить и закусить.

— А как же Бастилия? Ведь и Бастилия пала.

— Сам ты загадками говоришь. И вообще. Не пойду я с тобой в эрмитаж.

— Почему?

— Натворишь каких-нибудь дел.

Я удивился.

— Что ж, например, я могу натворить?

— Что? — Котик приблизил лицо. — Никогда не творил?

— Будто бы нет. Не способен.

— Способен, — прошипел Котик. — В таком состоянии человек способен на всё.

— В каком состоянии? — во мне зародилась тревога.

— Ты влюблён, — процедил Котик. — Безумно влюблён. И все это знают.

— Влюблён? — спросил я растерянно. — Но в кого?

— Все знают, — повторил Котик. — И сюда ты пришёл за ней.

Я молчал. Сердце моё упало.

— Только всё это бесполезно, — продолжал Котик. — Поверь мне. И уходи. Ты никогда её не получишь.

— Это чья-то собственность? — во мне нарастало раздражение. — Та, о которой ты говоришь? Хотя я не знаю, о ком.

Котик расхохотался.

— Ты, кажется, не понимаешь. Собственность или нет, но ты здесь бессилен.