Стюарт Дэвид - Налда говорила

– Я понимаю. Каждому свое.

И теперь я мог получать удовольствие, если просто выбирал лошадей-аутсайдеров, поскольку мне не надо было переживать, выиграют они или нет.

Вот этим мы и занимались – выбирали лошадей каждый для себя, после того, как я рассказал про новое имя, которое выбрала для меня Мэри. И каждый раз, когда Элизабет или Фрэнк называли меня этим именем, «мистер Рейнеке», мне становилось очень приятно. Мне было приятно потому, что это было что-то такое, что Мэри сделала для меня, и каждый раз, когда я слышал это имя, то вспоминал о ней, даже сейчас, когда я называю это имя, мне кажется, что частичка ее здесь, рядом с нами.

И тогда я почувствовал себя, как тот старик под мостом, и никуда на свете мне не хотелось отсюда уходить.

Мэри и Мод не спускались в сад аж целых четыре дня после того, как первый раз дали мне новое имя, и все потому как все это время дождь шел без остановки. Раньше Мэри говорила, что держать Мод подальше от сада дорогого стоит, и теперь выходит, что дождь – это жутко дорогая штука. И его более чем хватает.

И для меня этого дождя было как-то слишком, мне приходилось надевать на себя все, что есть непромокаемого из вещей, и работать с теми штуками, что на стене, которая на другой стороне сада, не там, где моя комнатка, а где можно было укрыться.

Я работал и думал, а дождь стекал по лицу и затекал в глаза, а я все обдумывал те вещи, которые держу у себя в голове, вещи, о которых Мэри говорила – и то, как она выглядела, – когда спускалась в сад днем. Это почти удерживало меня от того, чтобы разозлиться на дождь за то, что из-за него их тут нет, вот так. Но дождь все лил и лил, так что я все-таки стал понемногу огорчаться, потому что выносить его уже все терпенье закончилось. Тут я стал потихоньку вспоминать, как бывало, что мне с Налдой приходилось работать в сырую погоду, и как у нас тогда все это было.

Иногда, знаете, у меня были очень нехорошие отношения с Налдой в сырую погоду, и в холодную тоже. И вот когда сырая погода стояла несколько дней, то самое первое, что я делал, когда Налда трясла меня, чтобы разбудить утром, я сдвигал эту материю, которая завешивала окошко над кроватью. Если на улице еще шел дождь, я тут же натягивал одеяло на нос, заворачивался в него и говорил, что никуда не пойду. Тогда ей приходилось поднимать меня и силком впихивать в рабочую одежду, а я стоял столбом и совсем ей не помогал.

Ну и вот, когда меня наконец-то одевали, я каждый раз начинал канючить, чтобы меня просто оставили дома, только она все равно никогда не оставляла меня дома одного. Возможно, из-за того ценного, что было во мне, наверное, из-за этого. Потом весь день я показывал характер, целый день прятался поддеревьями, не важно, где мы при этом работали, хоть никакое дерево меня по-настоящему и не скрывало. Потом, каждый раз, когда Налда проходила мимо, чтобы попросить меня чем-нибудь заняться или просто пощекотать меня под подбородком, чтобы я смеялся, приходилось изо всех сил упорствовать и злиться.

Позже, когда я стал постарше, мне хотелось, чтобы она стала отпускать меня в школу. Потому что там было сухо.

Ну и вот, уже несколько лет я ничего такого не чувствовал, пока этот дождь чуть не заставил меня почувствовать то же снова. Ту же дождливую злость. Долгое время эта куча дождливых дней была таким в садовничестве, с чем я научился мириться, пока ждал свою драгоценность. Но из-за того, что в этот раз все так и ни Мод, ни Мэри не приходят, я почувствовал себя почти так же, как раньше. Настолько так же, что когда я утром просыпался, то первым делом сдвигал вбок занавеску, и если за окном шел дождь, то я даже возвращался ненадолго обратно в кровать, и у меня портилось настроение.

Всегда, кроме этого утра. Потому что в это утро, когда я отодвинул занавеску, то увидел, что солнце светит вовсю, а дождь уже прошел. И я почувствовал себя так же, как в другие разы, когда дождь проходил.

Когда день начинался с того, что я отдергивал занавеску, а на небе светило солнышко, я быстро вскакивал с кровати и одевался сам, тоже быстро, как на пожар. А потом весь день улыбался Налде и, пока мы работали, все время старался быть рядом, чтобы ей помогать, потому что мне этого очень хотелось. Вот. В это утро я чувствовал себя именно так, даже вспомнил про все это.

И что для меня еще лучше – мне не пришлось даже использовать банку, а это значило, что мой брильянт не появился и не смог украсть у меня этот день еще до того, как он начался. Так что я еще немного повалялся у себя, пока не настало время умываться. А потом я быстро вышел в сад.