Николь Краусс - Хроники любви

Тем не менее мы все просмотрели и не нашли ни одной Альмы Меремински. «Тебе надо в отдел актов гражданского состояния, — угрюмо сказал он. — Там находятся более поздние записи». — «А где это?» — «Сентр-стрит, дом 1, комната 252». Я никогда не слышала о Сентр-стрит, поэтому спросила его, как туда идти. Оказалось недалеко, и я решила прогуляться. По дороге я представляла себе разбросанные по всему городу комнаты, а в них архивы, о которых никто не слышал: например, архив предсмертных посланий, архив лжи во спасение или список лжепотомков Екатерины Великой.

За столом в отделе актов гражданского состояния сидел пожилой мужчина. «Чем могу помочь?» — спросил он, когда подошла моя очередь. «Я хочу узнать, выходила ли замуж женщина по имени Альма Меремински и сменила ли она фамилию». Он кивнул и что-то записал. «М-Е-Р», — начала я. «Е-М-И-Н-С-К-И, — подхватил он. — И или А-Я на конце?» — «Просто И», — сказала я. «Так я и думал. Когда предположительно она могла выйти замуж?»

— «Я не знаю. В любое время после 1937 года. Если она еще жива, то ей сейчас должно быть около восьмидесяти». — «Первый брак?» — «Думаю, да». Он нацарапал что-то в своем блокноте. «Может, ты знаешь, за кого она могла выйти?» Я покачала головой. Мужчина лизнул палец, перевернул страницу и записал еще что-то. «Брак был гражданским или обряд совершал священник? Или, может, раввин?» — «Скорее всего, раввин». — «Так я и думал».

Он залез в ящик стола и достал пачку леденцов. «Хочешь мятный?» — спросил он. Я покачала головой. «Бери», — сказал он настойчиво, и я взяла. Он положил в рот мятную конфету и принялся ее сосать. «Она не из Польши приехала?» — предположил он. «Как вы догадались?» — удивилась я. «Легко. С такой-то фамилией. — Он перекатил леденец от одной щеки к другой. — Могла она приехать в году тридцать девятом, сороковом, перед войной? Ей бы тогда было… — он снова лизнул палец и вернулся на предыдущую страницу, затем достал калькулятор и нажал несколько кнопок ластиком на конце карандаша, — девятнадцать, двадцать, ну максимум двадцать один».

Он записал эти цифры в блокнот и, поцокав языком, покачал головой: «Должно быть, ей было одиноко, бедняжке». Он вопросительно взглянул на меня. Глаза у него оказались бледными и водянистыми. «Наверное», — сказала я. «Не наверное, а точно! — воскликнул он. — Ну кого она тут знала? Никого! Разве что у нее был здесь какой-нибудь двоюродный брат, который и знать ее не хотел. Конечно, теперь он живет в Америке, теперь он большой махер, [80] Деляга (идиш). зачем ему какая-то беженка? Его сын говорит по-английски без акцента и когда-нибудь станет богатым адвокатом, и меньше всего им нужна эта бедная родственница из Польши, тощая как сама смерть, которая стучится в его дверь». Говорить что-либо казалось неуместным, так что я промолчала. «Возможно, ей повезло, и он пару раз пригласил ее на шаббат, хотя его жена все время ворчит, что им самим нечего есть и что ей снова пришлось просить мясника дать цыпленка в долг. „Чтобы это было в последний раз, — говорит она мужу. — Дай ей палец, она тебе и руку откусит“. И при этом в это же самое время в Польше убивают ее семью, всех до единого, упокой Господь их души».

Он ждал от меня какой-то реакции, но я не знала, что сказать. «Должно быть, это было ужасно», — наконец выдавила я. «Вот и я об этом говорю, — сказал он, а затем снова поцокал языком. — Бедняжка. Пару дней назад девушка, я думаю, что это была внучатая племянница, спрашивала о Гольдфарбе, Артуре Гольдфарбе. Врач, очень симпатичный — у нее была фотография. Оказалось, что это был плохой шидух, [81] Сватовство (иврит). что он развелся через год после свадьбы. Идеально подошел бы для твоей Альмы. — Он с хрустом разгрыз леденец и высморкался в носовой платок. — Жена говорит, что сватать мертвых большого таланта не надо, а я ей отвечаю, что если всю жизнь пить уксус, так и не узнаешь, что есть кое-что послаще. — Он поднялся со стула. — Подожди здесь, пожалуйста». Вернулся он тяжело дыша и плюхнулся обратно на стул: «Как будто золото искал — так трудно было найти твою Альму». — «И что?» — «Что?» — «Вы ее нашли?» — «Конечно нашел! Какой из меня клерк, если я не могу найти такую милую девушку? Вот она, Альма Меремински. Вышла замуж в Бруклине в 1942 году за Мордехая Морица, церемонию провел раввин Гринберг. Здесь и имена родителей указаны». — «Так это на самом деле она?» — «А кто же еще? Альма Меремински, вот здесь написано, что она родилась в Польше. Ее муж родился в Бруклине, но родители его были из Одессы. Здесь сказано, что его отец владел фабрикой одежды, так что она неплохо устроилась. Честно говоря, у меня на душе полегчало. Свадьба, наверно, была очень славная. В те дни хазан [82] Хазан — должностное лицо общины, часто — кантор. По традиции, на свадебной церемонии разбивают бокал. давил ногой лампочку, потому что тогда никто не мог себе позволить разбить бокал».