Бернард Маламуд - Беженец из Германии

Сейчас мы вновь разыгрывали эту неизменную сцену: занавес поднимался над двумя безмолвными фигурами в меблированной комнате. Я сидел на стуле с прямой спинкой, а Оскар — в кресле с бархатной обивкой, которое, казалось, сдавливало его. Он был бледен, склонив свою массивную голову, мрачно уставился в одну точку. Я попытался было включить радио, но в его мимолетном взгляде в мою сторону прочел «нет». Тогда я поднялся, собираясь уйти, но Оскар, откашлявшись, хрипловатым голосом попросил меня остаться. Я остался, подумав, что дело гораздо серьезнее, чем мне представлялось. Его проблемы, Бог свидетель, были не выдуманными, но было ли это нечто большее, чем синдром эмигранта, отчужденность, финансовая нестабильность, отсутствие друзей и языковой барьер в чужой стране? Мои размышления были довольно банальны: ведь не все увязли в этой трясине, так почему же он погряз так глубоко? Через некоторое время я сформулировал свою мысль и спросил у него, не скрывается ли за этим нечто иное, незаметное на первый взгляд. Еще в колледже я увлекался такого рода вещами, вот и сейчас поинтересовался, есть ли какая-то скрытая сторона его депрессии, с которой бы ему наверняка помог справиться психиатр. По крайней мере, следовало привести его в такое состояние, чтобы он мог начать работу над лекцией.

Он поразмыслил над моим вопросом и через несколько минут, запинаясь, рассказал мне, что в молодости с ним провели сеанс психоанализа в Вене.

— Самый обышный пгоблемы, — поделился он, — стгахи и фантазии, котогый потом меня болше не беспокоил.

— А сейчас? — спросил я.

— Нет.

— Вы ведь уже писали много статей и лекций, — продолжал я. — Никак не могу понять, сознавая всю сложность Вашего положения, почему Вы застряли на первой странице?

Он слегка приподнял руку, прежде чем ответить:

— Это пагалич моей воли. Вся легция четко пгедставляцца у меня в голове, но как толко я написать одно слово, не вашно по-английский или по-немецкий, мне стгашна, что я не смогу писать следующий стганица. Как будта кто-то кинул камень в окошка и весь дом зашатался — так и вся идея. Это повторяцца, пока я не впадать в отчаянье.

Оскар также поделился своим все возрастающим страхом умереть, прежде чем он закончит лекцию. Еще его опасения были связаны с тем, что лекция выйдет бездарная, и тогда он сам будет желать своей смерти. Эти страхи парализовали его.

— Я есть потерять вера. У меня болше нет, нет та увегенность в себе. В моя жизнь было слишком много иллюзий.

Я старался верить своим собственным словам:

— Нельзя терять уверенность, а сомнения исчезнут сами собой.

— Увегенности нет у меня. За это и все дгугие весчи, который я потерял, я должен благодагить нацисты.

Была середина августа и положение, куда ни глянь, ухудшалось. Поляки готовились вступить в войну и проводили мобилизацию. Оскар все так же бездействовал. Я очень беспокоился, хотя мне удавалось сохранять невозмутимый вид.

Он сидел в своем массивном кресле, тяжело дыша, словно раненый зверь.

— Как можно писать об Уолте Уитмене в такой ужасный времена?

— Почему бы Вам не сменить тему лекции?

— Нет газница какой тема. Это все равно бэззполезна.

Как друг, я каждый день навещал его, забросив занятия с другими студентами, в ущерб своему заработку. Я стал волноваться, если дела и дальше так пойдут, Оскар покончит с собой, и изо всех сил хотел помешать этому. Более того, иногда меня охватывал страх, что я сам впадаю в уныние, можно сказать, во мне открылся своеобразный талант испытывать еще меньше радости от моих и без того скупых радостей. А гнетущая неумолимая жара все не спадала. Мы хотели укрыться от нее, уехав за город, но у нас не было денег. В один из этих дней я купил Оскару подержанный электровентилятор, даже странно, как мы не подумали об этом раньше. Теперь он ежедневно часами просиживал около вентилятора, наслаждаясь потоками свежего воздуха, пока спустя неделю не сломался двигатель. Случилось это вскоре после заключения Пакта о Ненападении между Советским Союзом и нацистской Германией. По ночам он теперь не мог спать. Накрыв влажным полотенцем голову, сидел за письменным столом, пытаясь написать лекцию. Он раз за разом выводил на бумаге строки, но ничего путного не получалось. Когда же Оскар, наконец, засыпал в изнеможении, ему снились странные кошмары: нацисты, учиняющие пытки, заставляют его время от времени смотреть на трупы убитых ими людей. В одном из таких кошмаров, о котором он мне поведал, ему приснилось, что он вернулся в Германию повидаться со своей женой. Дома ее не оказалось, и соседи посоветовали ему поискать на кладбище. И хотя на надгробной плите значилось другое имя, земля вокруг скромной могилки была обагрена ее кровью. Он тяжело вздыхал, вспоминая этот страшный сон.