Андраш Беркеши - Стать человеком

Тут я вообще перестал что-либо понимать. Чего же, собственно, хочет отец? Сначала он выгнал из дома Хунядфалви, теперь — дядюшку Кальмана. И чего они только не наговорили друг другу! Мама начала было успокаивать их, но они, не обращая внимания на ее увещевания, орали так, что в окнах дрожали стекла, В конце концов дядюшка Кальман ушел, бросив напоследок, что отца надо судить и наказать.

Я вернулся в свою комнату и стал размышлять. Только теперь до меня дошло, что в течение четырех лет дядюшка Кальман был вовсе не за границей, а сидел в тюрьме. Это открытие настолько ошеломило меня, что я не знал, что и думать.

«Как же ни в чем не повинный человек мог попасть в тюрьму? — пытался понять я. — А как папа мог допустить, чтобы дядюшку Кальмана бросили за решетку?.. Я бы лично убил всякого, кто захотел бы обидеть Жоку. И еще непонятно, почему взрослые врали нам, что дядюшка Кальман уехал за границу...»

Всего этого я в свои двенадцать лет понять никак не мог, а самое главное, в моей мальчишеской голове не укладывалось, почему же дядюшка Кальман, сидевший в тюрьме, сражается на стороне тех, кто засадил его туда...

На рассвете мы проснулись от настойчивого звонка. Проснулись и сразу поняли, что звонят не в калитку, а прямо во входную дверь. Значит, кто-то, минуя калитку, пробрался к нам во двор? Мы собрались в гостиной, где горел свет. Отец сжимал руки в кулаки, он ужасно побледнел, волосы седыми мокрыми прядями свисали на лоб.

Откуда-то издалека доносились звуки стрельбы и собачий лай. А звонок все заливался и заливался. Потом кто-то, видимо с отчаяния, начал бить ногами в дубовую дверь.

— Я же говорила тебе, — тихо укорила мама.

До сих пор не знаю, что думал в те мгновения отец. Он только посмотрел на маму и спокойно сказал:

— От судьбы не уйдешь. Стойте здесь. — Глубоко вздохнув, он набросил на плечи халат и, миновав холл, вышел в прихожую.

— Кто там? — спросил отец.

Мне показалось, что голос у него дрожал.

— Бордаш. За мной гонятся, откройте, товарищ Варьяш!..

Эрне Бордаш служил в рабочей охране. Он был сыном друга отца, часто навещал нас, играл с нами в разные игры. Отец с облегчением вздохнул и спросил:

— Кто за тобой гонится?

— Откройте же!..

— У нас ты не сможешь спрятаться... — вымолвил отец после паузы.

— Товарищ Варьяш...

В дверь снова застучали.

— Папа, открой ему скорей! — попросил я. — За ним же гонятся...

Отец махнул рукой, уставившись на дверь неподвижным взглядом.

— Папа, ну что же ты... — Я дернул отца за руку.

В этот миг послышалась стрельба.

— Папа... — Не договорив, я бросился к двери, чтобы открыть ее.

Отец грубо оттолкнул меня. Я попытался вырваться из его рук, принялся громко кричать. И тут отец ударил меня по лицу... Я кубарем отлетел в угол. Отец же, как ни в чем не бывало, стоял и смотрел на дверь. Он так и не открыл ее.

Эрне Бордаша застрелили на улице перед нашим домом».

Варьяш внимательно посмотрел на дату, проставленную в конце тетрадки. Март 1960 года. Выходит, сын записал все это спустя четыре года после контрреволюционного мятежа...

Сам Варьяш давно позабыл о тех невеселых событиях. Но сейчас, читая о них, разумеется, вспомнил все.

«Действительно, все было так, как описал Эндре, — мелькнуло у него в голове. — Тогда почему же он не написал о том, что случилось потом? Не означает ли это, что я показал себя в те дни трусливым и жестоким человеком и он был потрясен? Но я поступил совершенно правильно. Если бы бандиты нашли Эрне Бордаша в моей квартире, нас бы давно не было в живых...»

Налив полную рюмку, Варьяш быстро опрокинул коньяк в рот и задумался: не пойти ли к сыну, не попытаться ли объяснить свое тогдашнее поведение? А может, лучше поговорить с ним попозже, ведь он уже прочел его исповедь?

Варьяш еще раз перелистал тетрадку Эндре. «Если читать ее до конца, на это уйдет вся ночь и тогда у меня совсем не останется времени для разговора с Эндре, — подумал он и решил: — Прочитаю еще несколько страниц, а потом пойду поговорю с ним».

Варьяш наугад раскрыл тетрадку. В глаза бросилась фраза, которая, видимо, служила заголовком для целого раздела, потому что была подчеркнута: «Уважай отца и мать, ибо они подарили тебе жизнь и учат быть честным». Геза закурил сигарету и принялся читать.

«...Мир плохо устроен, не знаю, правда, кем. И отнюдь не потому, что в основе его обновления лежит уничтожение, а потому, что я, появившись на свет семнадцать лет назад, уже не могу выбирать себе родителей.