Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Мама понимающе кивнула:

– И ты его обзови, не стесняйся. Он уступит – и ты с ним помягче. На днях за тобой приедет.

– Я не вернусь! – воскликнула Алик.

– Хорошо, хорошо, – согласилась мама, убеждённая, что это тривиальная поза, – успокойся, засни.

На работе, где её окружали жгуче любопытные проницательные женщины, Алик не сумела сыграть беззаботность и благополучие и скоро почувствовала: принялись обсуждать . Чтобы не увлеклись догадками, призналась с влажными глазами: супруг нашёл любовное письмо – ещё до женитьбы прислал один...

Коллегам понравилось: хи-хи-хи, какой эмоциональный учёный! И что за выражения ему подвезло прочесть? Алик, скромно помедлив, поведала:

– Целую твои трогательные розочки.

– Хо-хо-хо, и всё?

– Сладко-сладко нежу незабудку...

Одни прыснули, кто-то, ликуя, зажмурился. Ай-да приятные излияния для старичка!..

Алик бросила пренебрежительно и рассерженно:

– Дурак написал!

Дэн спросил её наедине:

– Этот актёр?

– Угу – Данков.

Через день профессор прислал к родителям Алика шофёра. Тот не попросил позвать Алика (она уже возвратилась из Дома моделей), а вручил пакет маме:

– Велели вам передать.

– А сказали что?

– Ничё-о.

Мама промолвила со значением:

– Передайте ему: у меня в среду – день рождения. Мы все приглашаем Лонгина Антоновича.

В своей комнате вскочила с софы Алик – мама, услышав, поспешно закрыла за шофёром дверь и повернулась к подбежавшей дочери:

– Тебе от него ...

– Зачем ты взяла?!

– А разве мы договаривались, что я не буду брать? – голос мамы стал ядовитым: – Если ты ушла, а он отсылает тебе твои вещи по частям ... – она повернула булавку, – по-твоему, я должна их назад отсылать?

Алик еле удерживала слёзы беспомощности и злость. Если бы она могла открыть матери, до чего оскорбили её в тот вечер! Её делили , не сомневаясь, что она будет доступной...

Убежала к себе, а маменька унесла пакет на кухню, нашла сверху на вещах конверт с размашистой надписью: «Моей жене». Сняв крышку с закипавшего чайника, подержала конверт на пару, вскрыла, извлекла записку: «Тут твои любимые летние платья. Платья моего обожаемого, ненаглядного Алика, моей вдохновляющей грации. «Не хнычь, старик», – приказываю я себе (несколько букв тщательно зачёркнуты)… ты была ни с чем не сравнимо, блестяще хороша! Прости безмерно покорного. Жду! Твой Лонгин».

Тонус мамы мгновенно подскочил. Она заклеила и сунула конверт под вещи, а посылку небрежно бросила в угол. Как и ожидала, после вечернего чая дочь забрала пакет.

В среду, когда папа, мама, Алик и гости отмечали мамин день рождения, в дверь позвонили. К гостю поспешила хозяйка. Как ни тянуло Алика выглянуть в прихожую – стерпела. Возвратилась маменька: и без того импозантная, она сейчас обострила общее внимание бусами из золотисто-жёлтого хризолита.

– Зять мой, как вам известно, большой учёный. Очень извиняется, что занят на своём научном посту и не смог прийти меня поздравить – прислал с человеком подарок... – ухоженным мизинцем она кокетливо указала на бусы.

Дочь, покраснев, вскочила из-за стола:

– Отошли назад!

Маменька властно махнула на неё рукой:

– Конечно, я не приму! Я просто показала, всего-навсего... Посыльный ждёт... – улыбаясь, она прошлась перед гостями, демонстрируя украшение, и удалилась.

На лестничной площадке топтался давешний шофёр. Маменька распорядилась передать «огромное спасибо Лонгину Антоновичу», добавила: «Очень всё-таки жаль, что сами не пришли», а также: «Девочка скоро перестанет дуться и придёт, она уже соскучилась – я же мать, я вижу». Затем, забежав в кухню, спрятала бусы и вернулась к гостям:

– Я не досказала про зятя, про нашу персону. Мы старенькие и ревнивые, устраиваем молодой жене сцены дикой цыганской ревности – и дочка решила проучить. Ушла на время к нам – пусть Отелло покипит один.

Подвыпивший папин сослуживец поддержал:

– Так ему! Правильно! Нечего смотреть, что важная фигура.

– Ну-ну! – окоротила одна из женщин в убеждении, что учитывать важность фигур необходимо.

Мама успокоила:

– Как он извиняется! как умоляет вернуться...

Другие гости, что осторожно помалкивали, принялись одобрять: «Ясное дело, переработает, нанервничается – и срывает на жене...», «Не надо поваживать!», «Жена должна тоже своё слово сказать!»

Папин сослуживец жизнерадостно предложил тост за «молодчину Аллочку!»