Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Густав Александрович вспоминал сказанное о немцах Пушкиным, Гоголем, Тургеневым, Толстым, другими русскими писателями. Вдоволь напившийся чая с вареньем гость восхищался его памятью, вобравшей столько подтверждений той мысли, что Россия, как писал германский учёный Арнольд Руге, представляла собой неустроенный материал, обработкой которого немцы создали её великую силу, красоту и славу.

Чаепития у Найзеля, когда Лонгин узнавал о германском влиянии на Россию, случались снова и снова. Молодой предприниматель немало изумился факту: немцев в империи стало так много, что без них не обходилось ни одно идейное течение, даже то, согласно которому роль их была вредоносна. Член Арзамасского кружка друг Пушкина немец Филипп Вигель написал трактат о России, захваченной германским племенем. А сколько им досталось от Герцена, у которого мать была немка Луиза Гаак.

В один из приходов Лонгина хозяин проговорил:

– Вы вовремя, мне вчера прислали книгу из Смоленска…

Он расчихался, у него был сильный грипп. Лонгин потому и пришёл, что знал о его болезни, о ней ему сказала сотрудница военной комендатуры Беттина, которая памятным июльским утром провела его без очереди к оберлейтенанту.

Теперь истекал ноябрь, второй день ожесточённо дул ледяной ветер. Вечером, когда Лонгин шёл к больному, ненастье разгулялось злей некуда. В комнате было натоплено, самовар недавно закипел. У хозяина имелась запасная пара домашних туфель, и он заставил гостя обуть их – «чтобы испытать, какой приятной может быть непогода, когда она снаружи». Свисающая с потолка лампочка в абажуре то и дело помигивала, принимаясь слегка жужжать, ставни сотрясались под порывами бури.

Измученный насморком Густав Александрович сидел на диване, тяжело откинувшись на его спинку, глаза слезились. Лонгин, стоя перед ним, внимательно вгляделся в него и сказал, что требуются два свежесваренных вкрутую яйца.

– Мы в деревне все так насморк лечили, – пояснил он.

– Народное средство, – кивнул немец. – Русские близки к природе, вы знаете пользу чего-нибудь удивительно простого. Но русский человек, как я слышал, не должен делиться секретами с чужими, иначе средство не поможет ему самому. Вы даже не подумали об этом.

Лонгин изобразил шутливую досаду от промашки, усмехаясь, что предстал наивным добряком перед тем, кто действительно наивен. Позвав жену дворника, он с позволения Найзеля дал ей поручение, затем больной вернулся к разговору о присланной ему книге. Гость не позволил ему встать с дивана и сам взял её со стола. Автор штабс-капитан русской армии Михаил Константинович Лемке назвал свой труд «250 дней в царской ставке (25 сент. 1915 – 2 июля 1916)». Книгу выпустило питерское Государственное издательство в 1920 году.

– Вот вам обрусевший немец, который считал своих соплеменников отпетыми врагами русского человека, – проговорил Найзель и попросил гостя прочитать места, отмеченные закладками.

Тут было о народной радости по поводу начала войны с Германией в августе 1914. К Зимнему дворцу шли толпы, забывшие, как 9 января 1905 года здесь встретили огнём мирную демонстрацию. Лемке написал: до чего же легко править таким народом! «Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем» (9).

– Но они сделали то, что радует автора, – заметил Найзель, – они ввергли страну в пучину войны с Германией, которая не собиралась нападать на русских. Посмотрите, что пишет этот русофильчик германских кровей! Народ столпился на Дворцовой площади в восторге, ибо преисполнен «веры в лучшее близкое будущее», он, видите ли, надеется «на немедленные реформы», и одно лишь его беспокоит – как бы им не помешала «свора придворных немцев».

Густав Александрович возмущён:

– Но никаких реформ никто не обещал! Каким же образом немцы могли им помешать? Объявлено было о начале войны. И Лемке ликует оттого, что, как он пишет, народ «рад свести счеты с немцем». Вы только почитайте! Оказывается, народ давно ненавидит немцев, он якобы знал их всегда с самой неприглядной стороны как управляющих имениями или помещичьих приказчиков, мастеров и администраторов на фабриках. Обратите внимание на фразу, что ненависть эта таится «со времен крепостного права, когда немцы-управляющие угнетали крестьян». Не помещики угнетали, которые торговали крестьянами как скотом, проигрывали их в карты, а управляющие.