Лонгин многого не понимал в произведении, псаломщик не скрывал, что и сам «ещё не разобрался» и повторял: тут под видом загадочной сказки дано наставление, как взять свою судьбу в собственные руки и не заплутать. Если тебе трогательно, ты гляди вокруг и сопрягай с тем, что «говорил Заратустра».
Лонгин научился видеть вокруг скудость умственной и душевной жизни, наблюдать неверное и убогое в лицах, в речах и в поступках и мог доказать: кто стал председателем комбеда? Наиподлый прощелыга. Подонки делались бригадирами, милиционерами. В комсомольские секретари кто вышел? Отъявленная сволочь. Однако (или посему?) Лонгин вступил в комсомол.
Он рано начал шалить с девчонками, а там и бабёнки взялись искать случая полюбезничать с ним на бесстыжий манер. Притом его не по возрасту уважали. Не рождалось ли уважение от того, что в нём чувствовали самоощущение: он достоин гораздо большего в любви?
Ему верилось, что он предназначен встать над теснотой низовой жизни, его ждёт открытие или изобретение – то, что непременно выдвинет его. Отец (брат) поселил его у друзей в Москве, нашёл ему репетитора, чтобы парень наверстал отставание в столичной школе и сумел поступить в нефтяной институт.
Лонгин был стихийным язычником и, думая об опекающей его высшей силе, мысленно относил к ней слово «боги». Будь он в Москве, когда началась война, он тотчас послал бы весточку брату, который командовал дивизией на Украине, да тот и сам о нём вспомнил бы в первые же минуты тревоги. Но волей богов он очутился в искушающей близости от немцев и слушает доводы в пользу рискованного деяния. Брат сделал бы так, чтобы он служил, не рискуя, но отличаясь. А что припасают для него боги здесь?
Он и его спутник с безлесного пологого холма смотрели на поле и на село, которое начиналось за ним. Непохоже, чтобы там стояла часть Красной Армии. Для Лонгина это имело значение постольку, поскольку он не слишком поощрял чувство долга в себе. Иначе давно бросил бы Якова Захарьевича и устремился к своим, чтобы встретить немцев с оружием.
Огибая холм справа, к селу вела дорога. Парень, а за ним и пожилой человек направились наискосок к ней, и тут из-за холма на дороге показался народ. То была в основном молодёжь с «сидорами» за спиной. С Лонгином заговорили:
– На сборный пункт?
Молодые люди, по их словам, получили повестки, но сборных пунктов уже не оказалось там, где они должны были быть, оставалось своим ходом двигать в отступление. Студент и Яков Захарьевич в хвосте группы вошли в село, приотстали и постучали в ворота. Подошедший к калитке бородач глянул на пришельцев из-под козырька ветхой кепки, увидел купюры в руке Лонгина и повеселел.
– Советские деньги и при немцах будут ходить. В мои времена и царские ходили, и керенки…
Удручённым старик не казался. Путники просили курицу, он, показав несколько кур на выбор, понимающе позволил Якову Захарьевичу пощупать птиц, выбранную предложил сварить с прошлогодней картошкой и крупой. Старуха и другая женщина, видимо, сноха принялись готовить в летней кухне, а два скитальца, усевшись на завалинке избы, задремав, начали посапывать, как вдруг вздрогнули: их ноздрей достиг неизъяснимо соблазнительный аромат из котла.
Они истомно предвкушали восторг пиршества, когда донёсся, густея, шум моторов. Поднимая пыль, по улице покатили бронеавтомобили, грузовики Красной Армии. Кузова набиты битком, дают крен на ухабах, едва не роняя станковые пулемёты. Пилотки, пилотки, торчащие из-за плеч стволы винтовок.
Откуда ни возьмись три красноармейца уже во дворе зыркают по сторонам, рыскающей трусцой подались к избе, миг – и один за другим подскочили к летней кухне. Лишь крик старухи: – Сырая ещё курица! – не дал им сорвать котёл с огня. Не прошло минуты, к ним добавился четвёртый. Трое с ножами, четвёртый – с отомкнутым штыком трёхлинейки – теснились перед булькающим котлом. Какая ненависть к ним пронизала Лонгина! Не сравнить ни с каким иным испытанным до того чувством. С какой охотой он прицеливался бы в головы этих людей!
– Я поздравляю вас! – подрагивая всем телом от злобы, прошептал ему Яков Захарьевич. – Поделом мне! Почему я не сделал по-своему, а тратил на вас драгоценное время? – он грязно выругался. – Какие простонародные лица. Пусть меня убьют – я не хочу видеть, как они будут пожирать мой обед…
Студент подумал было положить ему на плечо руку, дабы тот чего не выкинул, но в небе вырос гуд – внезапный налёт германских самолётов прогнал красноармейцев от кухни. Лонгин подхватил спутника под руку, увлекая его за избу на задворки, тот выпучивал глаза, хватал ртом воздух, но продолжал бежать. Разрывы бомб прогулялись по селу длинной очередью, самолёт, рёвом мотора вытягивая из тебя нервы, пронёсся, кажется, над самой головой. Падая с разбегу, немо вскрикиваешь, ощущая, как тело ждёт осколков долбанувшей невдали бомбы. Ёжишься, дрожа, в жуткой муке беззащитности: вот-вот по тебе пройдётся пулемёт или земля, которая то и дело сотрясается, подкинет тебя в огне, в бешеном грохоте.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу