Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

Дрожь не уходит, вобрав в себя время, но, наконец, замечаешь – дрожишь только ты. Можно провести ладонями по земле, приподняться. Поистине снизошёл миг счастья – всё стихло. Лонгин оглянулся: Яков Захарьевич лежал на левом боку, вытянув левую руку, а правой словно держась за землю, голова в спутанных волосах запрокинулась, так что лицо было видно, открытые глаза мёртво застыли.

– Куда ему попало? – раздался голос.

Приближался майор Красной Армии, кобура нагана была расстёгнута.

– Не вижу ран, а пульса нет, – поведал парень, осмотрев тело.

Майор окинул взглядом его рослую плечистую фигуру.

– Иди за мной, – и пошёл в село.

Усадьба, где путники собирались пообедать, оставалась в стороне, и Лонгин, указывая рукой, сказал:

– Там мы курицу купили. Её варят.

К усадьбе бежали красноармейцы.

– Никуда курица не денется! – сказал майор с коротким жёстким смехом.

«Попался бы ты мне ночью один!» – с жадной тоской подумал молодой человек.

На улице у плетня завалился набок бронеавтомобиль без колеса, рядом зияла воронка, подальше стоял грузовик с остатками кузова, там и там были видны ещё машины. Лонгин переходил от одной к другой, ему и остальным штатским было приказано перетаскивать грузы с повреждённых машин на уцелевшие. Как только с этим покончили, парней заставили влезть в кузов, и колонна отправилась к Пскову. Глядя на глушившего в себе ярость Лонгина, майор выразительно положил руку на кобуру:

– Все военнообязанные здесь в моём распоряжении! – он опять недобро рассмеялся. – Пользуйтесь, что я не обвиняю в шпионаже.

– В шпионаже? Да я документы покажу! – вознегодовал студент.

– А откуда я знаю, что они не фальшивые? – парировал красный командир.

Покойный товарищ не решился перейти к немцам в одиночку. Его изболевшееся сердце не выдержало рвущего чувства: как много он потерял и что теперь его ждёт. Но и Лонгину нечем перед собой похвастать. Не послушался опытного человека – не потому ли, что самому не хватало опыта?.. Остались бы в какой-нибудь деревне – чем раньше, тем лучше. А если в неё вошли бы не немцы, а отступающие свои, среди каких он сейчас?

На привале его наделили сухарём, а когда он отошёл от дороги по нужде, майор и кое-кто из красноармейцев поглядывали в его сторону. Ночью спали в сарае разорённого колхоза, у выхода стоял часовой. Выжидая возможности для побега, Лонгин изнурился и проваливался в сон, стоило ему оказаться в кузове.

Не помнилось, сколько дней он с колонной в пути. Солнце, пыль, заторы из кинутой советской техники, тряска на ухабах, а то вдруг пройдёт ливень и студент с другими парнями толкает плечом забуксовавший грузовик. Если дорога шла лесом, на остановке хотелось улучить миг и спрятаться за дерево, но так и виделся направленный на тебя ствол винтовки или нагана и слышалось: «За дезертирство – расстрел на месте!»

По колонне пробежала весть: повстречалась группа отступающих – Псков оставлен. Замолчали все моторы, майор выбирал новый маршрут. Близились сумерки, под соснами, росшими вдоль дороги, было уже полутемно. Лонгин, почти уверенный, что его окликнут, пошёл в сосняк; оклика не раздалось, он пригнулся и побежал – и тогда гулко стукнула винтовка, свистнуло вблизи справа, он инстинктивно взял влево. Мчался, выжимая все силы, а позади били, били винтовки, рядом проносилось: вью-у-ууу, вьи-и-иии… иногда пуля звонко ударяла в сосну, срубала ветку. Он понял, что если такая пальба, за ним не бегут. И лёг за упавшее дерево.

Стрелять перестали, шагов не слышалось. Он огляделся, пробежал метров тридцать в ту сторону, где меж деревьев просвечивал закат, сделал ещё пробежку и пошёл уже без опаски. Лес поредел, Лонгин оказался у поля, накрытого темнотой, по нему невдалеке шли, разговаривали, смеялись – голоса явно принадлежали подросткам. Он окликнул их, приблизилась довольно большая группа ребят лет от двенадцати до шестнадцати, были тут и девчонки.

Ему, удивлённому такой ночной встречей, отвечали наперебой: в деревнях, куда не вошли ни наши, ни немцы, жители режут скотину, гонят самогонку, объедаются. Никому неохота скучать, а вокруг столько интересного – танк брошенный, легковая машина в канаве – только и гулять по окрестностям.

– Узнали, что такое свобода! – не без зависти сказал Лонгин и спросил, нет ли у них съестного.

– Да мы чего только не набрали! – ответили ему, показывая на котомки.

В них оказались яйца сырые и варёные, сало, мясо жареное и пироги с мясом. Не было воды, и его проводили к ручью. Молодой человек улёгся на берег и, вытягивая шею, напился вдоволь, затем принялся наедаться.