Дмитрий Липскеров - Пальцы для Керолайн

Проходили дни… Живот китаянки надувался мячиком, и в нем время от времени слышалась жизнь. Иосиф любил прикладываться ухом к пупку жены, как к замочной скважине, и подслушивать, чем там занят его будущий отпрыск. Если он слышал какое-нибудь шебуршение, то на лице появлялась самодовольная улыбка; если же в животе была тишина, то он стучался в него костяшками пальцев, вновь прикладывался ухом и слушал чрево, как радио, по которому собираются передать важное правительственное сообщение…

Начальник лагеря почти перестал есть.

– Может быть, мои блюда не вкусны? – спрашивал Иосиф.

Начальник кривился лицом и отвечал, что дело не в том, просто аппетит пропал почему-то, а если он и кушает, заставляя себя насильно, то после наступает плохой стул и в желудке режет самурайским мечом…

Отец стал готовить всякие кашки на молоке, пытался впихнуть в того хоть пару ложек и ласково уговаривал отправиться сегодня же к врачу. Начальник отнекивался, а Иосиф наблюдал, как кожа на его лице все больше желтеет живот, несмотря на то, что человек почти не ест, набухает вулканом… Как он похож на мою жену, думал в такие минуты Иосиф. У него также растет живот. Только у Дзян Цин живот распирает жизнь, а живот начальника надувает смерть…

Отец как в воду глядел… Начальник все же сходил к врачу и вышел от лекаря с удрученным лицом, и все улыбался в сторону Иосифа, приговаривая:

– Ты смотри-ка, рак у меня… Желудка рак… А у тебя, видать, рака нету…

Нету, – соглашался Иосиф, принимаясь утешать смертельно больного. – Как знать,

– говорил он. – Сейчас рака нет, а завтра может и случиться… Может и на глазу вылезти, и сердце зацепить клешней, а может и прямую кишку скрутить…

Вот где муки-то, когда в туалет по-человечески не сходишь…

– Да… – соглашался начальник и с надеждой смотрел на заключенного. – Может быть, у тебя все-таки будет рак?.. Знаешь, как умирать одному неохота!.. Ни детей нет, ни жены, ни родственников…

– Это верно, – подтверждал Иосиф. – Человеку в одиночестве умирать, что собаке… Все мы под Богом ходим, может, и я завтра раком заболею…

Они посидели немного молча, затем начальник встал, подошел к сейфу, открыл его и вытащил коробочку от патронов. Он вскрыл ее, посмотрел с минуту на два сверкающих камешка и сказал:

– А зачем мне теперь бриллианты?.. Что с ними делать? Али проглотить, чтоб рак своими краями порезали?..

И не успел Иосиф что-нибудь сказать в ответ, как тот опрокинул коробочку в рот и сглотнул камешки…

– Вдруг помогут, – произнес он скорее себе, чем отцу. сел на стул, грустно прислушиваясь к опухоли…

В этот день Иосиф заткнул дырку унитаза тряпкой, дождался, пока начальник опорожнится, переложил фекалии в сито для муки и словно старатель, промыл их под краном. Он был рад, когда в остатках дерьма засверкали бриллианты, так и не помогшие больному избавиться от рака…

Через месяц начальник скончался. И никто в лагере о нем не сожалел, кроме Иосифа…

Был назначен новый руководитель. К счастью для отца, он на был приверженцем каких-либо преобразований и принял в наследство от покойного хозяйство, не собираясь ничего в нем менять.

И Иосиф остался при нем, исполняя свои кулинарные обязанности…

Чтобы обновить пропуск на женскую половину, Иосиф предпринял попытку подкупить нового начальника, и это ему удалось без особых трудностей – достаточно было одного бриллианта…

И жизнь пошла своим чередом… Чем ближе Дзян Цин была к родам, тем больше Иосифа беспокоила одна мысль… Мыслью этой был побег… Крутилась она в голове отца, даже когда он спал, когда ласкал набухающие молоком груди жены, даже когда в сортире сидел…

Нужно бежать, думал он. Во что бы то ни стало уносить из этой загадочной страны свои кривые ноги…

Иосиф сушил сухари, коптил рыбу, еще не зная плана будущего побега, но уже отчетливо видя себя в своей московской квартирке, поглаживающего смуглую головку своего первенца.

Как он там, мой Шива?. – И на отца вдруг накатывали сладкие и горькие воспоминания о прошлом: о солнечной Индии, о первой и горячо любимой жене Индире, разорванной бешеным тигром, о молодости… И были эти воспоминания для него старой милой сказкой, которую ему кто-то когда-то рассказал, как будто он и не был в ней самым главным участником…

Через три месяца, когда лето перевалило за половину, Иосиф стоял над корчившейся в родовых схватках Дзян Цин, от страха вторил ее стонам и сквозь зажмуренные глаза смотрел – не появилась ли оттуда головка младенца… Но ребенок все не рождался, дожидаясь, пока отойдет вся водичка, а тем временем часы перевалили за девять и угроза нависала над молодыми родителями апокалипсисом.