Ольга Арефьева: Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной

Запястья у птиц тоньше страниц
Жаль, что хожу без сердца,
Я обнял бы твою тень.
Ночь вывернулась наружу,
Я выблевал души и лица,
Я больше не оборотень.
Я съел самого себя, я смотрел
На солнце, что мне не светит,
Я снова тебя хотел.
Я знал все слова, которые лгут,
Но тут не помогут ни те, ни эти,
Как много проблем у тел…
Остаться живым — кино не дом всех,
Не ешь меня, серый ветер,
Стучи в меня — это дверь.
Любовь это путь, стрелка на грудь,
Но я тот, кого нет на свете —
Ни человек — ни зверь.
О, нечеловеческие танцы,
О, мы одинокие повстанцы
На странной земле,
В песке и в золе
Такие немногие.
Из глины и персти
Двуногие
Без шерсти.

У нашей матери нет лица,
У нашей материи два конца,
Если бы не было нам отца —
Империи был бы конец.
Ты бреешь ноги бритвой Оккама,
Правда тонет на дне стакана,
Играешь «Собачий вальс» кулаками,
А у собак нет сердец.
Больше нет у меня любви,
А на меньшее я не согласна,
Как классно —
Петропавловка,
Спас на крови.
Развилка улиц, вен, капилляров,
Маляр закрасил известкой гитару,
Оскал правды из черных арок —
Этот город и враг мне и друг.
В человеческой форме так много отверстий,
Тебе смешно — а у нас это с детства,
Я люблю человека без сердца,
Я люблю человека без рук
Не предлагай мне умереть,
Я и так уже слишком жива,
Голова
Обнулилась на треть.
Вчера накрылось бубновым тазом,
Смотрю немигающим третьим глазом,
Вижу все сразу, твержу эту фразу
На берегу реки Океан.
С ручным временем на ремешке,
Худая, как верблюд в игольном ушке,
Подошвы взлетают от ветра в башке —
Танцую канкан.
Прошлое тоже зависит от нас:
Проболтаешься — станет не так
Этот факт
Иной каждый раз.

Сегодня зрение какое-то иное.
Снега слепят, синицы шелестят.
Мой дом — ветхозаветное каноэ —
Скользит по фону как-то вбок и вспять.
И хочется идти и помнить детство
Все вдаль и вдаль, как птица в пустоте,
Шагами попирая фона девство
Быть одинокой кистью на листе.
Расфокусируй. Наведи на резкость —
И пустота еще пустей вдвойне.
И нет меня. И нет печалей детских,
Что с нынешнею славой наравне.
Веда следы из ныне до иного,
Горжусь, как самоучка-каллиграф
Ничто не старо. Но ничто не ново.
Ничто — во всем, чего достанет взгляд.

Вот мальчик идет: он и горд, и растерян,
Он птице отдал свои крылья и перья,
Он выглядит хитрым, как все подмастерья,
И мечется жестами рук.
Коверкает звуки истасканной песни,
Известкой марает пролеты меж лестниц,
Рисует три буквы, чей оттиск известней,
Чем множество умных наук
А я же — не лучше — на графику звука
Нелепо взираю, как странную штуку,
И вот, воздевая дрожащую руку,
Вонзаю стило в пустоту.
О радостный ужас листа нежилого!
Ну хоть бы помарка, зацепка ли, слово,
Как страшно с удилищем сим словоловным
Бывать проводящей черту!
Абрисы фонем образцово-бесстрастны,
Они как актрисы, надевшие маски,
Убьют вас, прославят, одарят богатством,
И все ж не укажут проем
Туда, где все смыслы открыты бесстыдно,
Влеченья забыты и битвы — не битвы,
И знак на листе ничего не сулит вам,
Пустой в изобильи своем.
Нет цели стреле, направления ветру,
Нет формы и цвета, походки и метра,
Нет семени, нет сердцевины и цедры,
И плод апельсина не тут.
Вам хочется песен? — их есть у поэта
И нету. Зато есть столбцы, и приметы,
И стрелки намеков неясные в Лету
И к судьям пристрастным ведут.
Убавьте свой пыл, заместители Бога!
Не всяк приручает строку-недотрогу,
Не вы, а она изучает вас строго,
Взирая сквозь воздух земной.
Безумные речи лишь кажутся странны
Тому, кому слышать пока еще рано:
Прессованный смысл открывается пряно
Тому, кто не болен виной.
Дрожаще и смело плету паутину,
Отточенный кончик движеньем картинным
Заходит в беленой бумаги рутину,
Пронзив безымянную мглу.
И делают руки, хоть очи боятся —
Ведь прост вышивальщика труд и паяца:
Лишь жестом, неясно стремящимся к танцу,
Внедрить чрез холстину иглу.
И все мимоходом в пути именуя,
Сопя, с головой погружаюсь в игру я,
Кусаю от яблока, вкус его всуе
Почти не заметив совсем.
Реальность — такая условная штука,
Шаг внутрь — и в грудине не слышится стука.
Ни рук, ни разлук, ни порока, ни скуки,
А яблоко после я съем.
Случилось письмо. Ни к кому, ни куда-то,
Под ним не поставлю ни подпись, ни дату,
Печать почтальона сургучно не вжата,
Веревкой не связан конверт.
Куда я пойду после этого шага?
Не терпит неясности толща бумаги!
Размашистой точкой прорвав свою сагу
Закончу на том круговерть
Длиннейшей из письменных черт.