Камен Калчев - Софийские рассказы

Иван Г. Иванов закрыл папку и долго молчал. Потом встал и сказал:

— А сам факт, что он подал заявление о разводе, не является для тебя достаточным?

— Да, ты прав.

Я встал и медленно направился к выходу, потрясенный: ночная сорочка Игнатовой, ее косы, комната с кроватью… Домой я шел без сил, словно выпил больше нормы.

Когда я пришел к себе, жена моя приподнялась на постели и полусонным голосом спросила, почему я так поздно. Я что-то ответил ей, но, как видно, не удовлетворил ее своим ответом, потому что она потянулась за веником и, не говоря ни слова и не вставая, запустила его прямо мне в лицо. Потом сказала, чтобы я шел спать на кухню, а не лез бы к ней на кровать, как это делал обыкновенно всю мою семейную жизнь и как намеревался сделать сейчас.

— Иди туда, откуда пришел! — кричала она мне вслед. — Я тебя знаю!..

Она бранилась долго. За что? Мне было непонятно. Видно, она, как и Иван Г. Иванов, читала мои мысли и открывала упреждающий огонь по моему больному месту. Как бы там ни было, я улегся на кухне и выспался довольно хорошо.

На следующий день пошел к Ивану Г. Иванову и попросил его освободить меня по семейным обстоятельствам от участия в комиссии. Он рассмеялся мне прямо в лицо и сказал, что надо быть мужественным.

— Но как я буду смотреть Игнатовой в глаза?.. Она ведь учительница моего сына…

— Человек должен абстрагироваться от своих личных симпатий и антипатий! — сказал он.

— Да, но если она влюблена?

— Дорогой мой, какое значение имеет любовь в данном случае?! Она разбивает семью, понимаешь ли ты это?.. Даже Каишев не столько виновен, сколько она!

— Ну а если и он влюблен?

— Глупости!..

Наши разговоры продолжались в таком духе несколько дней до расследования, на котором должны были присутствовать оба прелюбодея, чтобы отвечать за свои деяния. И, к моему ужасу, этот день наступил.

Была весна. Синеватые сумерки опускались над кварталом. Я отправился в красный уголок в отчаянном, полуоглушенном состоянии. Там я застал служащего банка Касимова, члена комиссии. Вскоре пришла товарищ Петрова от местной организации. Она читала газету и не глядела на меня. Прибыл и старый учитель Домусчиев, который недослышал, но был морально выдержан. Ждали Ивана Г. Иванова, а также обоих подсудимых, которые почему-то задерживались.

Время текло напряженно. Все мы волновались, сидя за столом, застланным красным материалом, немного выгоревшим, но чистым. На стенах висели портреты политических деятелей. Чугунную перникскую печку еще не вынесли из помещения, несмотря на теплую погоду. Было душно.

Я несколько раз выходил на улицу и, стоя на тротуаре, долго смотрел на идущих. Но на этой оживленной улице не было и признаков ни Ивана Г. Иванова, ни подсудимых. Петрова перестала читать газету. Служащий банка уже не один раз посмотрел на свои часы. А Домусчиев время от времени улыбался, думая, что мы ему что-то говорим. Нервы у всех были натянуты до предела. Я уже был в полном отчаянии, как вдруг увидел среди толпы Ивана Г. Иванова с папкой под мышкой. Он торопился на своих длинных худых ногах к красному уголку и расталкивал людей. Лицо у него было бледным.

— Все собрались? — крикнул он издалека, еле переводя дух. — Произошло непредвиденное и неприятное!

Мы все, вскочив, окружили его.

— Это ужасно! — бросил он папку на стол. — Я только что с вокзала!..

— Что, самоубийством покончили? — спросил Домусчиев, поворачивая ухо так, чтобы лучше слышать.

— Хуже!.. Они удрали вечерним поездом в семнадцать пятьдесят пять…

— Куда?

— Неизвестно! — пожал плечами Иван Г. Иванов.

— А что нам теперь делать? — спросил я с ноткой радости в голосе, хотя вид у меня был встревоженный.

— Не волнуйся, Драган, мы скажем свое слово заочно! А таким, как ты, неустойчивым элементам в нашей комиссии нет места!..

— Ты прав, — сказал я. — Подобные дела не по мне.

Я перекинул через плечо свою сумку и осторожно выскользнул из красного уголка, довольный тем, что и в этот раз избежал наказания, которое мог бы получить…

В те годы научно-технического прогресса и я увлекся техникой, а как это произошло, я вам расскажу.

Случилось это летом. Было начало рабочей недели. Жена моя, приглашенная Зафировым, собирала камни на дачном участке. Она намеревалась поспать там, поскольку местные власти еще не запретили нам пользоваться вагоном и он продолжал служить приютом и убежищем в холодные ночи и дождливые дни, в бури и грозы. Одним словом, я был свободен после трудового дня, выполнив, как и всегда, свои служебные обязанности в почтовом отделении. Прогуливался я по Экзарха Иосифа, насвистывая народные песни, невольно заученные с помощью моей жены вследствие нашей многолетней, рука об руку, семейной жизни.