Шамай Голан: Палисандровая кровать госпожи Альдоби

— Скорее! — крикнул он в сторону кухни.

— Сейчас, милый! — услышал ее голос сквозь шум жарящейся еды. Конечно же, она уверена, что они не заметят нас. Великие члены Синедриона, похороненные в скалах недалеко от их дома, защитят нас, или, быть может, защитит нас бабушка, рассказывающая о том, как турки спасались бегством, и о том, что ждет всех врагов Израиля, и про то, как генерал Алленби въехал на коне в узкие улочки иерусалимского Старого города.

Он ворвался в кухню.

— Нурит! — глаза его были полны мольбы, губы шептали: — Нурит, — ее имя, которое он произносил в ночи.

Она вышла из кухни в спальню, Нафтали — за нею. Надела платье, обратила к нему взгляд и спросила:

— Куда бежать? — и повторила: — Куда бежать, господин Онгейм, ведь тут наш дом! И он не знал, что ответить госпоже Альдоби. Ибо тот, кто не знает, что такое приклады винтовок, и крики «раус», и выстрелы на Умшлагплац, — даже если он изучил опыт всех поколений, живших в Иерусалиме, — не знает истинной правды.

Нафтали закинул на спину ранец, надел шляпу, вернулся в комнату и подал госпоже Альдоби ее шляпу. Пальцы ее коснулись широких полей шляпы, как будто стряхивая с них пыль последнего лета. Он специально купил ей эту шляпу на случай бегства. В те времена газеты возвещали, что войны не будет в ближайшие десять лет, и если даже она вспыхнет, результаты ее заранее известны, поскольку битву определит не количество стали, а качество человека. И тогда Нафтали попросил у жены извинения, вошел в магазин и через минуту вышел оттуда с коробкой в руках. «Дорожная шляпа», — торжественно возгласил он, открыл коробку и указал на белую подкладку шляпы: против зноя и дождя. Голос его был серьезен: невозможно без шляпы, госпожа Альдоби, когда газеты пишут о качестве против количества, — надо подготовиться к спасению. Она ответила, что члены семьи Альдоби никогда никуда не бежали. Нафтали процедил насмешливо: так-то оно так. Следящий за очередью на такси объявил: Тель-Авив, Тель-Авив, продавец газет громко выкрикивал о нашей линии Мажино вдоль Суэцкого канала. «У моего отца был пистолет, — шептала госпожа Альдоби, — и мы, дети, насыпали песок в мешки, которыми закладывали окна».

— Повезло вам, — поцеловал он ее в щеку и сунул шляпу ей под мышку.

— Пошли отсюда.

Он потянул жену за руку, они пересекли шумную Сионскую площадь, затем поднялись по улице Штрауса, и сердце его непонятно почему было полно радости, он радовался наивности своей жены, трогательному ее невежеству. Он защитит ее, да и кто другой может уберечь ее от страданий, если не Нафтали Онгейм, лучше всех умеющий убегать и спасаться? Рука его скользнула по ее бедрам и даже чуть ниже, еще до того как они пришли домой и опустились на широкий матрас, набитый мягкими перьями.

— Куда бежать? — опять спросила госпожа Альдоби. Глаза ее не были видны под полями шляпы, она старалась не встречаться с ним взглядом.

Нафтали на миг замер в изумлении, потом вдруг закричал:

— В «Шорашим»! Надо их предупредить!

Госпожа Альдоби спокойно закрыла газовый кран, опустила жалюзи. Ему чудились громкие гортанные крики, топот по лестнице, выстрелы. Он внезапно сжал ее ладонь.

— Ключ! — вскричала она.

— К черту ключ! — ответил он, не отпуская ее руку.

Но она не сдалась. Она извлекла из сумки ключ и дважды повернула его в замке. Затем сказала, что не пойдет с ним по пожарной лестнице. Ребенок у нее в животе может получить повреждения. Ей известно, что враг еще далеко, что наши солдаты держатся стойко и в наш район врага не пропустят, как не пустили в дни погромов. Она медленно спустилась по каменным ступеням, но Нафтали опередил ее и, не говоря ни слова, потянул ее к черному ходу. На улице госпожа Альдоби остановила такси. Попросила отвезти их к железнодорожной станции. Нафтали встрепенулся: ни при каких обстоятельствах нельзя ехать на станцию!

Водитель повернул на запад, к автобусной станции. По дороге проехали мимо военного лагеря. Охранник дремал у входа. И Нафтали знал, что ему не верят. Так же, как там .

С победной улыбкой он указал на длинные очереди к автобусам, на плачущих младенцев, на визжащих матерей и на отцов, пытавшихся прорваться вне очереди. Видишь? Он весь выпрямился и перебросил ранец на грудь, чтобы удобнее было работать локтями, пробиваться и прокладывать путь жене. Пробившись в автобус, он посадил ее у окна. Пусть подышит свежим воздухом, ей станет легче. Но на спуске к Шаар-Агай [2] Врата ущелья ( иврит ) — место, где шоссе от гор Иудеи выходит на приморскую низменность по дороге в Тель-Авив. он поменялся с ней местами.