Анджей Брыхт - Дансинг в ставке Гитлера

Он стоял спокойно, как усталый обитатель пустыни над источником в оазисе, но то была легкая усталость, разве что шкура чуточку запылилась, а под этим смехотворным, пустяшным налетом играла мощная, почти неисчерпаемая сила.

Мы остановились перед ним, как у цели долгого путешествия, Анка совсем оцепенела, мне даже пришлось придержать ее велосипед — я побоялся, что она его упустит.

— Это он, — прошептала она.

— И верно, — поморщился я. — Я уж привык к нему, словно он мой.

Мы привязали наши велосипеды к дереву рядышком с этой колымагой. Меня ничуть не удивило, что он тут стоит. Каждый может ехать, куда ему нравится. Я был какой-то равнодушный, немножко утомленный всем этим днем и ошеломленный необычайностью этого места; я предчувствовал, что тут произойдет что-то любопытное, что-то необычное, но это совсем не радовало меня, ведь мы приехали вовсе не туда, куда надо было, и совсем не туда, куда я хотел.

Мы немного привели себя в порядок, и Анка сказала:

— Пойдем пристанем к какой-нибудь группе и все узнаем.

Мне это не очень понравилось — над экскурсантами висели тучи пыли, но что делать; тут как раз подоспела группа школьников, потных, запыленных, пахнущих прокисшими сливками, у гида была мокрая от изнеможения лысина и длинные ноги, на парусиновой рубахе темнели пятна пота, этот тип передвигался с места на место, как машина, а детвора бежала за ним, расталкивая друг друга и падая на узких тропинках, стараясь держаться как можно ближе к нему — словно в этом и был весь смысл экскурсии, — некоторые хватали его за руки, за ноги или обнимали, заглядывая ему снизу в лицо заискивающим, умоляющим взглядом, а он вдруг жал на все тормоза, круто и резко поворачивался, как солдат на учении, и, раскидывая влажные руки, покрытые рыжим тонким волосом, рассказывал этим маленьким, запыхавшимся грязнулям с пафосом школьного учителя или проповедника, рассказывал так, что я этого рассказа до конца жизни не забуду.

— Я покажу вам величайшие на свете бункеры. Во всем мире нет таких бункеров, только здесь. Вы знаете, что это такое — бункеры? Кто не знает, пусть хорошенько посмотрит. Это именно то, что отсюда видно.

Мы с Анкой очутились в странном, точно сон, мире. Между деревьями, просто истекающими соком, между густо переплетающейся и шелестящей зеленью просвечивали серым бетоном бункеры — огромные, как пирамиды, такие, ясное дело, какие только можно было скрыть в этой зелени, но куда более интересные и важные для судеб мира, чем настоящие пирамиды.

— Бункеров этих двести, — говорил гид. — Стены у них толщиной в восемь метров. И перекрытие тоже восьмиметровое. В этих стенах — так, словно коробка вставлена в коробку, — другие стены, другой потолок. В промежутках насыпан гравий. Вы знаете, что такое гравий? Это такие камешки, как на железнодорожных насыпях…

— Я знаю! — крикнул какой-то мальчик. — У меня дядя железнодорожник.

Остальные стали над ним смеяться, толкать в спину, дергать за уши. Гид махнул рукой.

— Это для амортизации. Чтобы внутрь не проникло никакое сотрясение, никакой шум. Если бы сюда попала самая большая бомба, внутри все равно ничего бы не случилось На крышах, как видите, растут разные деревья. Специально насыпан толстый слой земли. И трава растет. И кусты. А зачем все это, мы поймем со временем. Теперь смотрите сюда, видите эту проволочную сетку? Ну, вон ту, которая свешивается с того дерева. Так вот, на этой сетке есть маленькие листики из пластмассы, искусственная листва цвета нужного времени года. Значит, летом были зеленые листья, осенью желто-красные, весной бледно-зеленые, и так далее. Трижды в год все стены бункеров красили в другой цвет. Сколько на это шло краски, трудно подсчитать. И все это для маскировки. Маскировка — это значит вроде как видимость. Немцы хотели сделать вид, что тут ничего нет, сплошной заповедный лес. Если летчик пролетит, то чтобы видел одну зелень и больше ничего. Лес. И действительно ни один летчик ничего не заметил. Каждый думал, что тут ничего нет. Но, как видим, все они ошибались. Потому что тут было нечто очень важное. Тут был Гитлер…

Анка бормотала что-то себе под нос и шипела, потому что детвора наступала ей на ноги, а особенно все начали толкаться у расколотого надвое бункера Гитлера — из толстых бетонных стен густо торчали стальные усы арматуры, искривленные, причудливо изогнутые, а в середине, на осевшем перекрытии, легко трепетали белые, нежные березки, искрящиеся на солнце мелкой, глянцевитой листвой. Мальчишки с воплями и визгом начали взбираться на покатые стены, хватаясь за стальные рельсы и красные от ржавчины прутья, гид взглянул на нас и спокойно, усталым голосом произнес: