Анджей Брыхт - Дансинг в ставке Гитлера

Так думал я, так светилось у меня в мозгу, и это было прекраснее всего, что я видел и знал, и сейчас еще знаю и, наверно, всегда, до конца буду знать и не сумею забыть, но нынче мне уже понятно, что как раз потому-то смерть и страшна, потому-то страшны беды и годы мучений, именно потому теперь только и страшна смерть и все, что не связано с этим золотым, пламенеющим видением.

Дальше все было как во сне. Перед моими глазами промелькнул другой городок, будто лет десять назад виденный фильм; знаю, что на площади стоял большой светлый автомобиль, который я когда-то уже видел, это могло быть где-то в далеком детстве, а быть может, в стране, где я никогда не бывал, потом автомобиль этот обдал нас тучей пыли как раз в том месте, где шоссе ремонтировали, может быть, я что-нибудь говорил, а может, и ничего, много времени прошло, прежде чем я снова ясно и четко осознал, что я живу, и что есть Анка, и что я рядом с нею, что мы едем по зеленой, грузной от зелени, набухшей солнцем местности; солнце, процеженное сквозь листву старых деревьев, освещало нам дорогу, яркие лучи, сквозь кроны, смыкающиеся над гладким узким шоссе, как высоченный шалаш, зеленоватое марево над асфальтом, золотые вспышки на крупнозернистом песке вдоль обочины, глянцевитая пушистость травы в обеих бесконечных канавах, точно потоки зеленого тяжелого света плыли с нами и вели нас с тихим шелестом шин; наконец голос Анки вырвал меня из этого полузабытья:

— Слушай, ну, послушай же, куда мы едем?

— Не знаю куда. Я знаю, что шоссе ведет на Кентшин.

— А что это такое, Кентшин?

— Откуда мне знать. Звучит солидно, наверно, город. Да, наверняка город, припоминаю, и большой. Видел на карте.

— Давай посмотрим еще раз.

Мы остановились, и я развернул карту: действительно, Кентшин был городом и довольно порядочным, с одним недостатком, что поблизости не было озера и что он вообще был нам не нужен.

— Смотри! — сказала Анка. — Из Кентшина есть дорога на Венгожево. Вправо наискось. Мы можем…

— Нам вовсе не нужно доезжать до этого города. Достаточно свернуть вправо на какую-нибудь дорогу и срезать тот угол, зачем делать лишний крюк?

— Мы уже так близко…

— Ничего. Каждый километр что-то значит. А на что нам лишние?

Она согласилась. И мне не хотелось сегодня долго ехать. Я хотел быть с Анкой наедине, без этих чертовых велосипедов, которые мешают, за ними надо присматривать, заботиться о них, как о живых существах. Я хотел наконец очутиться в чистой, нагретой воде и поплыть с Анкой на остров, на какой-нибудь остров, который наверняка найдется и называться наверняка будет Чертовым или островом Любви. Это желание все сильнее билось у меня в голове, как кровь, и мы ехали быстро, а я все время высматривал дорогу вправо, хоть бы тропинку, лишь бы только пробраться через лес, срезать этот чертов угол с городом Кентшином на его острие.

Какой-то парень с девчонкой на WSK-125, оба в красных шлемах, обогнали нас, окутав дорогу густым синим дымом, который медленно растекался во все стороны, сползал в канавы и цеплялся за низкие ветви.

— Много масла подбавил в бензин, осел! — сказал я.

— А разве масло в бензин подбавляют? — спросила удивленно Анка.

— Для двухтактных — да, надо смешивать с бензином, литр на двадцать пять или больше…

— Ага, так вот что у бензоколонок смешивают в таких больших банках, забавно! — воскликнула она. — А зачем вообще-то?

Я собирался прочитать ей обстоятельную лекцию о смазке двигателей, о разнице между двухтактным и четырехтактным двигателями, о работе коленчатого вала в картере двигателя, о сгорании смеси в камере сгорания цилиндра и смазке поверхности цилиндра стекающим маслом, хотел честно сказать ей все, что я только знал, чему научился на курсах и во время четырехлетней практики в мотоциклетной мастерской, я загорелся этим и мог бы говорить долго, снова довольный жизнью, как вдруг Анка крикнула:

— Смотри!

Оказалось, что мотоциклисты не успели уехать далеко и теперь шли по правой стороне шоссе, шли, понятное дело, на моторе, девушка держала правую руку вытянутой в сторону, и сзади горел красный сигнал, это значит, что парень притормаживал и собирался повернуть.

— Чудесно! — крикнул я. — Есть дорога!

Мы поднажали, так что выхлопной дым еще висел у поворота, когда мы туда подъехали.

Дорога шла в гору, довольно широкая, каменистая, между камнями пробивалась жесткая трава, кое-где даже торчали высокие стебли — похоже, что этой дорогой никто не пользовался, а та пара на мотоцикле, верно, потому по ней и поехала в сумрачный и старый лес, тянущийся от самого шоссе, по обе его стороны.