Пол Бейти - Черный кандидат

Поэмы о переселении Клиффорда на Кубу: повторяющиеся пеаны, изобилующие образами манго, ржавых автомобилей, сахарного тростника и черноволосых красавиц, которые обожают заниматься любовью до первых петухов. Для разбавления революционного настроя там еще были поэмы про баскетбол, барабаны и, конечно, Джон Колтрейна. За циклом свободы следовали рассказы о том, как Клиффорд, пьяный кубинским ромом и скучающий по материнской стряпне, соорудил плот из кокосов и рыболовной сети, вошел в воды залива Мантасас и экстрадировал себя во Флориду. На бис он читал оду, посвященную Уинстону и его мертвой сестре Бренде. Поэма неумолимо катилась вперед, как «Илиада», которую прекрасным августовским днем читает вслух учитель летней школы. Первая песнь описывала, как, когда на улицах Окленда в штате Калифорния трагически погиб Хьюи П. Ньютон, Клиффорд затребовал к себе через всю страну Уинстона и Бренду. Во время чтения он вставлял цезуры, только не между музыкальными фразами, а между душераздирающими образами, для максимального пафоса.

В день похорон, после трех суток пребывания в автобусах, Уинстон с сестрой прибыли на место. У Уинстона закончились чистые трусы, и его заставили надеть на похороны сестрины трусики. Как он рыдал… Не из-за того, что змеиная голова черного американского сопротивления была отрублена от тела, а потому, что его нижнее белье было тонким, розовым и под резинкой на нем было от руки чернилами написано «Вторник».

Катрены второй песни повествовали, как Клиффорд узнал о смерти дочери, когда сумма назначенных судом алиментов в платежном требовании, догнавшем его после смены четырех адресов, уменьшилась вдвое. Третья песнь посвящалась афроамериканской боевой подготовке юного Уинстона. Подарком ему на тринадцатилетие стал тот самый дробовик двенадцатого калибра, лежавший сейчас на правом бедре Клиффорда. На охоту они ходили в болотистые тростники острова Уордс, где выстрелы из дробовика разгоняли местных бомжей, как голубей в парке. Уинстону приходилось приносить добычу, в основном разорванных дробью опоссумов и котов.

По лицу Клиффорда текли слезы раскаяния, он снимал очки, отпивал воды и переходил к главной посылке поэмы – к тому, как в войне за человеческое счастье других он утратил собственную человечность. После этого отец Уинстона склонял голову; аудитория, не уверенная, закончилась ли поэма, молчала. Тогда он шептал в микрофон «спасибо», все вставали и аплодировали этой лирической публичной демонстрации грязного белья.

Клиффорд искал глазами своего обездоленного сына. Обнаружив его в толпе, просил Уинстона встать. Толпа поворачивалась к Уинстону и улыбалась, аплодисменты усиливались, когда зрители понимали, что это тот самый сын революционера, что явился на похороны Хьюи П. Ньютона в розовых трусиках. Наконец, окончив подписывать книги и обмениваться телефонами с агентами и поклонницами, искупивший грехи борец за свободу подходил к сыну и тепло обнимал его, заставляя Уинстона подумать, что они уйдут в ночь вместе, как Аякс и Теламон после осады Трои. Я тебя люблю. Нет, тебе нельзя с нами, мы тут собрались пропустить пару стаканчиков. Завтра позвоню. Люблю тебя.

Уинстон усадил Джорди в коляску и тихонько вышел из зала. Клиффорд на сцене завел дадаистский речитатив про Фиделя Кастро, упражняясь в словесной игре:

Уинстон решил отпраздновать статус кандидата походом в кино. Купил пинту джина, бутылку лимонада и махнул проезжавшему такси.

Бордовый «Бьюик Электра» плыл по Второй авеню как списанный дредноут, на полных парах идущий в док на утилизацию. Отец с сыном высовывались в люк в крыше – рукава рубашек полощутся на уличном сирокко, и можно приветствовать всех, от проституток до выгуливаемых померанских шпицев.

– Голосуйте за Уинстона Фошея на выборах в депутаты Городского совета! – вопил Уинстон, вытянув руки, как Дебс на фотографии. – Голосуйте за Уинстона Фошея на выборах в депутаты Городского совета! – Ему нечего было больше сказать: ни программы реформ, ни призывов к обществу. – Голосуйте за Уинстона Фошея на выборах в депутаты Городского совета!

Люди оборачивались посмотреть, что за ненормальный орет из старого «Бьюика», а он почти видел собственные слова, улетающие в поток душного городского воздуха: