Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ

Девушка развернула вчетверо сложенный лист, еще раз взглянула на Генриха Ивановича и начала:

– – Уважаемый Генрих Иванович! Хотел лично с вами поговорить, но, к сожалению, не вышло по причине вашей неожиданной – болезни". Откладывать более не могу, так как уезжаю сегодняшним вечером, а потому пишу вам, надеясь на понимание, а в конечном счете и прощение.

Так уж случилось в моей жизни, что я издавна испытывал интерес к вашей жене как к особе поистине незаурядной. Поначалу мой интерес сводился лишь к уважению ее личности, но потом, с течением времени, в особенности с момента вашего семейного разлада, я стал испытывать к Елене влечение другого рода. Не буду распространяться, каким образом ко мне пришло понимание, что я люблю вашу жену, но сегодня я доподлинно знаю, что это так.

Ваша самовлюбленность, словно шоры, застила вам глаза на события, происходящие вокруг. Ваша жена – гений. Все это время она писала Чанчжоэйские летописи, самоотверженно трудясь, отключившись от внешнего мира. Вы, как человек достаточно тонкий, чувствовали, что Елена творит великое, но не могли внутренне справиться с некоторой завистью по отношению к ее таланту.

В те дни, когда вы отсутствовали, я навещал Елену, поддерживая ее организм насильственным питанием. Неужели вы действительно думали, что человеческий организм может столь долгое время обходиться без пищи?!

При моих посещениях ваша жена часто приходила в себя, и со временем между нами установились доверительные отношения. Елена сама расшифровывала для меня свои записи, отсекая тысячи бессмысленных страниц, за которыми она пыталась укрыть истинный смысл рукописи.

Не буду долго распространяться о том, как в конечном итоге мы пришли к решению, что остаток жизни проведем вместе. Самое главное, что мы пришли к согласию, а потому сегодняшним вечером покидаем Чанчжоэ навсегда.

Прошу простить меня еще раз за то, что высказал это все в письменной форме, но другого выхода у меня не было, так как вы были не в форме.

Клятвенно обещаю вам, что смогу уберечь Елену.

Ваш доктор Струве.

Р.S. Я знаю, что убийцей подростков был г-н Теплый, учитель Интерната для детей-сирот имени Графа Оплаксина, погибшего в боях за собственную совесть.

Для такого вывода у меня есть веские основания. Подозреваю, что и вы это знаете. Пока не понимаю, что заставило вас сокрыть столь важные для следствия факты! Полагаю, что не соучастие, а заблуждения слабого человека, А потому вас от собственного сердца прощаю. Уверяю, что преступник понесет заслуженное наказание".

Франсуаз Коти положила письмо на стол и уселась в кресло. Прерывая драматическую паузу, она спросила:

– Вы хоть знаете, что куры улетели?

– Нет… Что значит улетели?

– Народ не смог смириться с перьевыми придатками и решил извести весь куриный род. А они, спасаясь бегством, улетели. Сейчас в городе не осталось ни одной курицы! Слышите, какая тишина!

Генрих Иванович с подавленным видом сидел на стуле. Полотенце сползло с его бедер, обнажая мускулистый живот.

– Мне вас жаль! – искренне сказала Коти. – Так бывает, когда все наваливается разом!

– Я совершенно запутался, – обреченно вздохнул полковник. – Мне из всего этого не выбраться.

– Вы ее любили?

– Она всегда чем-то меня притягивала. За долгие годы совместной жизни я так и не понял чем… Да-да, я ее любил! – страстно произнес Генрих Иванович.

– Вы говорите так, потому что она от вас сбежала! – улыбнулась девушка. – Не уйди она от вас, вы бы ее, может быть, завтра убили от ненависти. Зарезали бы или задушили!

– Почему вы так решили? – вздрогнул Шаллер, вспоминая свою безуспешную попытку проткнуть спину Елены спицей.

– Есть в ваших глазах что-то такое… И потом, мне кажется, что вы ее вовсе не любили. Просто вас терзала мысль, что в вашей жене, возможно, есть большой талант, больший, нежели в вас. Доктор Струве прав". Это – ревность, иногда напоминающая любовь… Вы меня понимаете?

– Зачем вы пришли?

– Попрощаться.

– Вы уезжаете?

– Да. Сегодня вечером.

– Надолго?

– Скорее всего, я больше не вернусь в Чанчжоэ.

Я одна, а в мире есть столько мест, которые стоит посмотреть!

– Возможно, вы и правы… Вам действительно кажется, что я изо всего этого выпутаюсь?

– Муха не бьется в паутине вечно. Она либо выпутывается из нее, либо погибает.

– Веселенькая перспектива!

– Ну что ж, Генрих Иванович, – девушка встала из кресла и оправила платье. – Прощайте! И знайте, что вы были мне милее, чем все мужчины этого города!