Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей

Они поднялись на второй этаж в просторную богато убранную спальню, где помощники Смокотина «работали» с вдовой Бородинского и так некстати приехавшей Наташей Сидоровской. Женщины были привязаны к стульям, друг напротив друга. Миронов заметил, что руки Бородинской были охвачены легким шарфом, в то время как грубые веревки буквально врезались в запястья Сидоровской. «Боятся оставить следы, — догадался Миронов. — Все верно, ее же еще к нотариусу везти. Поэтому-то ее и не пытают… Точнее, не пытают физически, потому что видеть, как мучают родную сестру — пытка не менее страшная… А сестре ее досталось немало…»

Рот Сидоровской плотно закрывала широкая лента лейкопластыря. Из всей одежды на девушке остались лишь короткая мини-юбка, сбившаяся к бедрам, да изодранная в клочья блузка, скорее открывавшая, чем закрывавшая тело. Волосы были спутаны и на висках потемнели от пота. На груди и животе краснели ожоги, одна нога была неестественно вывернута и успела опухнуть. В комнате висел стойкий запах нашатырного спирта и паленой человеческой плоти. Один из парней держал Бородинскую за волосы, не позволяя отворачиваться и закрывать глаза, в то время как двое других удерживали здоровую ногу Сидоровской над горящей свечей.

— Ну и как продвигаются наши дела? — поинтересовался Смокотин. — Девочки уже решили пойти нам навстречу и избавить от вида их мук?

— А куда они денутся? — усмехнулся державший свечу мордоворот. — Все дело лишь в том, насколько сильно они успеют перед этим обуглиться. Упрямая стерва, — кивнул он на Сидоровскую. — Сестренка уже была готова «поплыть», а эта ее подзуживает, не хочет помочь ни себе, ни сестре. Пришлось рот заклеить. Баба, а выносливая… Успела нам здесь таких ужасов наобещать, когда ее муж вернется…

— Он не вернется, — уверенно сказал Смокотин. — А вот вы, мадам, заканчивали бы свои игры в партизанов на допросе. Поняли уже, к чему это приводит?.. А ты, богатая вдовушка, пожалела бы сестренку. Неужели тебе денег жалко, а ее — нет? Нам ведь тоже большого удовольствия эта процедура не доставляет. Подписала бы бумаги и разошлись по-мирному. Проживете вы без этих денег, зато останетесь живыми, здоровыми и красивыми. Ты сестру не слушай — глупая она. У нее муж — мент, она от него всяких глупостей наслушалась. Никто вас убивать не собирается. Если бы хотели, давно вас уже порешили, а подписи подделали… Не хочешь? Зря. Сейчас мы твоей сестренке ногти начнем вырывать, затем — зубы… Ночь долгая, никто сюда за вами не придет, это только в фильмах спасители в самый неподходящий момент заявляются… А если ты слишком долго упрямиться будешь, мы заставим тебя глазик твоей сестренки проглотить. Знаешь, как глазик выдавливается? Берешь ложечку, вставляешь в глазницу, и глазик сам на нее падает… Дай ей нашатыря, Семен, — сплюнул он от досады. — Совсем баба плоха стала — от слов в обморок падает… А что я такого сказал? Вот когда делать начнем…

Он подошел к Сидоровской и одним рывком содрал с ее лица пластырь.

— Что упрямишься, коза? Что сестру с толку сбиваешь? Или тебе это все удовольствие доставляет? Может, ты — мазохистка?

— Вы… все равно… нас убьете, — голос у девушки стал хриплый и был едва слышен. — А так… может быть, что-нибудь… случится… придут… спасут нас…

— Да никто не придет, — отмахнулся Смокотин. — Даже если вам пасти открытыми оставить, все равно ваши вопли никто не услышит — пустырь кругом. Покойный Бородинский злую шутку с вами сыграл, домик здесь отстроив. Тишины хотел… Вот и получил. А лейкопластыри эти только для того, чтобы вы нас своими воплями не оглушили, — он повернулся к одному из бандитов и распорядился: — Сними лейкопластырь со второй бабы. Пусть вопят, сколько влезет… А где девчонка? — огляделся он. — Где наш маленький, но… очень большой козырь?

— В соседней комнате, — услужливо подсказал тот. — Заперли мы ее там, чтобы под ногами не путалась. Привести?

— Приведите, — сказал Смокотин. — Раз ей сестры не жалко, может, хоть дочку пожалеет.

— Нет! — закричала Бородинская. — Нет, не надо! Я подпишу! Все подпишу… Все, что хотите, сделаю, только не трогайте ребенка…

— Вот это совсем другое дело, — обрадовался Смокотин. — Слышу голос разума. Зачем было так долго терпеть, страдать и мучиться?

— Бьют они нас, Таня, — прохрипела Сидоровская, — Убьют…

— Может, хоть ребенка пожалеют, — с мольбой взглянула на Смокотина Бородинская. — Ведь не убьете вы девочку? Не тронете ее? Маленькая она совсем… Неужели у вас на нее рука поднимется?