Орхан Памук - Новая жизнь

С трудом, но очень осторожно я развернул карамельки, пытаясь не повредить ангелов на обертках ставших от старости твердыми, как камни, конфет. Внутри каждой обертки был нескладный стишок, но нельзя сказать, что они особо помогли мне понять смысл жизни и смысл книги. Например:

Более того, я даже стал повторять про себя эту бессмыслицу в ночной тишине. Чтобы не свихнуться окончательно, я прокрался в свою бывшую комнату, где сейчас слала дочка, беззвучно в полутьме открыл нижний ящик старого платяного шкафа и проворно достал пластмассовую штуковину, которую в детстве использовал для многих целей: одна ее сторона была линейкой, другая — книжной закладкой, а на тупом конце помещалось увеличительное стекло, и тщательно, словно инспектор финансовой полиции, проверяющий деньги на подлинность, осмотрел Ангелов с карамельных оберток при свете настольной лампы. Они не напомнили мне ни Ангела Желаний, ни статичных ангелов с персидских миниатюр, ни ангелов, которых я много лет ожидал увидеть из окна автобуса, ни их черно-белые версии с ксерокопий. Моя память, просто чтобы что-то сделать, напомнила мне, что, когда я был маленьким, эти карамельки продавали дети в поездах. Я уже решил было, что фигурка ангела позаимствована из какого-нибудь заграничного журнала, как вдруг заметил адрес производителя, посылавший мне сигналы из угла фантика:

«Содержание: глюкоза, сахар,

растительное масло, сливочное масло,

молоко, ваниль. Карамель „Новая жизнь“

изготовлена кондитерской фабрикой „Ангел“:

г. Эскишехир, ул. Чичеклидере, дом 18».

Вечером следующего дня я ехал в автобусе в Эскишехир. Начальству в мэрии я сказал, что у меня заболела дальняя одинокая родственница, а жене — что мое больное на голову начальство отправляет меня в командировку в далекие, заброшенные города. Вы понимаете меня, не правда ли? Если жизнь — не бессмысленный рассказ сумасшедшего и не черновик, абы как нарисованный на бумаге ребенком вроде моей трехлетней дочери, которому попался в руки карандаш; если жизнь — не цепочка безжалостных глупостей, то во всех случайных на вид шалостях и играх, что разместил в своей книге дядя Рыфкы, когда писал «Новую жизнь», должна быть некая логика. Если так, то у великого выдумщика должна была быть какая-то цель, чтобы все эти годы приводить на мой путь ангела; и тогда, если такой обычный и разочаровавшийся в жизни герой книги, как я, узнает из уст того самого дядюшки, варившего карамельки, почему тот решил поместить картинку с ангелом на обертки его любимых детских конфет, тогда герой, наверное, сможет найти утешение, осенними вечерами разглагольствуя о смысле оставшейся части его жизни, вместо того чтобы жаловаться на жестокость случайностей.

Если говорить о случайностях, то мое забившееся сильнее сердце заметило, что водитель «мерседеса» последней модели, везшего меня в Эскишехир, был тем самым, кто четырнадцать лет назад вез нас с Джанан из одного крошечного степного городка с изящным минаретом в город, превратившийся из-за потоков дождя в болото. Мои глаза и тело пытались привыкнуть к современным комфортным условиям, появившимся в последние годы в автобусах: к ворчанию кондиционера, к отдельной лампочке для чтения над креслом, к стюардам, одетым как персонал отеля, и к пластиковому вкусу еды в разноцветных пакетах, поданной на тарелках и бумажных салфетках с крылатой эмблемой автобусной компании. Теперь одним нажатием на кнопку кресло превращалось в кровать, вытягивавшуюся на колени неудачнику, сидевшему сзади. Все автобусы стали «экспрессами» и ехали от одного отдельного терминала на автовокзале до другого, не делая в пути остановок перед закусочными с роем мух, поэтому во многих автобусах были устроены крошечные уборные, которые напоминали камеры с электрическим стулом, не вызывавшие никакого желания застрять там в случае автокатастрофы. По телевизору постоянно показывали рекламу автобусов этой компании (один из них вез нас по асфальтированной дороге в самое сердце степи), и таким образом люди, путешествовавшие автобусом, знали, множество раз видели и слышали, как приятно ездить на автобусе и вполудреме смотреть телевизор. Некогда безлюдная и дикая степь, на которую мы с Джанан смотрели из окна, теперь приобрела налет цивилизации и была испещрена щитами с рекламой сигарет и автомобильных покрышек. Из-за автобусных стекол, затонированных, чтобы внутрь проникало поменьше солнца, степь иногда приобретала различные оттенки, становясь то грязно-кофейного цвета, то зеленого цвета ислама, то цвета нефти, напоминавшего мне кладбище. Но по мере того, как я приближался к тайнам моей быстро промелькнувшей жизни и к дальним городам, преданным забвению, я чувствовал, что все еще живу, все еще жадно вдыхаю воздух, все еще — скажу словами из прошлого — гонюсь за некоторыми желаниями.