Орхан Памук - Новая жизнь

Слегка расстроившись, я сел в кафе и, выпив бутылку газировки, мобилизировал ум. Я купил темные очки в аптеке «Источник», заметив их в пыльной витрине, когда проходил по тенистой узкой мостовой. Трудолюбивый хозяин аптеки уже давно вырезал из газеты объявление о лекарстве от запора и приклеил на витрину.

Надев очки, я с самоуверенным видом жителя городка вошел в галантерею «Благополучие». Важно сказал, что хочу посмотреть перчатки. Именно так поступала мама: она не говорила «Мне нужны кожаные перчатки для себя» или «Мне нужны шерстяные рукавицы седьмого размера для моего сына, он служит в армии», а просила: «Я хочу взглянуть на перчатки!» — что вызывало суматоху, которая была ей на руку.

Но мои слова, должно быть, показались музыкой этому человеку, который, судя по всему, был и хозяином лавки, и продавцом. С осторожной грацией и аккуратностью он показал мне все товары, вытащив их из ящичков, из сшитых вручную мешков и из витрины. На вид ему было около шестидесяти лет, он был небрит и говорил достаточно уверенно, ничем не обнаруживая страсть к перчаткам. Он показал мне маленькие женские перчатки, сделанные из изготовленной вручную шерсти, каждый палец которых был вывязан пряжей разного цвета. Потом он вывернул наизнанку грубые шерстяные рукавицы (их предпочитали пастухи), чтобы показать шерсть марашской козы, использованную со стороны ладони. Выбранная им лично пряжа, из которой деревенские женщины по его заказу вязали рукавицы, не содержала никаких искусственных красителей. Он приказывал пришивать изнутри подкладку на кончики пальцев, так как именно в этом месте обычно рвутся шерстяные перчатки. А если мне хочется купить перчатки с рисунком, то мне должна понравиться эта пара с кружевами на запястьях, выкрашенная экологически чистой краской из грецкого ореха; а если мне хочется чего-то совсем особенного, мне стоит снять очки и взглянуть на это чудо из кожи сивасской собаки кангал.

Я взглянул. И опять надел очки.

— Путник Один, — сказал я (этот его псевдоним значился в письмах-донесениях Доктору Нарину). — Меня послал Доктор Нарин, он тобой недоволен.

— Почему это? — спросил он спокойно, как будто я сказал что-то про цвет перчаток.

— Почтальон Мехмед — безобидный гражданин… Почему ты хочешь навредить ему, отсылая на него доносы?

— Не такой уж он безобидный, — ответил он.

И тем же голосом, которым говорил о перчатках, добавил: парень читает книгу и делает это так, чтобы привлечь внимание других. Ясно, что им овладели черные, страшные мысли, навеянные книгой и злом, которое она сеет. Однажды его поймали в доме одной вдовы, куда он вошел не постучавшись, он сказал, что принес письмо. В другой раз его видели вместе с учеником начальной школы: они сидели в кофейне, близко друг к другу, щека к щеке, коленка к коленке, и читали так называемые комиксы. А в этих комиксах, как известно, разбойники и бандиты приравнивались к святым и праведникам.

— Этого достаточно? — спросил он меня.

Я молчал, чувствуя нерешительность.

— Сегодня в этом городке (да, он сказал «в городке») вести скромную жизнь считается постыдным, а женщин, раскрашивающих руки хной, презирают. Так происходит по тому, что к нам все везут из Америки. Ты на каком автобусе приехал?

Я сказал.

— Доктор Нарин, — проговорил он, — без сомнения, великий человек. Слава богу, его приказы вселяют в меня чувство покоя. Но, юноша, скажи ему, чтобы больше своих парней он ко мне не присылал.

Он собирал перчатки.

— И скажи вот еще что: я видел, как тот почтальон развлекался сам с собой в уборной мечети Мустафы-Паши.

— Да еще такими красивыми руками, — сказал я и вышел.

Я думал, что на улице мне станет легче, но как только я ступил на вымощенную брусчаткой мостовую, напоминавшую плоскую горячую тарелку, с ужасом вспомнил, что в этом городке придется провести еще два с половиной часа.

Я ждал, чуть не падая от усталости, мне хотелось спать; желудок был переполнен липовым настоем, чаем, газировкой; «городские новости» в газете «Почта Аладжаэлли» я уже выучил наизусть; я смотрел на черепичную крышу здания муниципалитета и красные и лиловые цвета блестящего щита «Сельскохозяйственного банка» — этот щит, как мираж, мелькал у меня перед глазами; в ушах звенело от щебетания птиц, жужжания генератора и раскатов кашля. В конце концов приехал и ловко припарковался автобус, я нетерпеливо схватился за ручку двери, но тут вдруг толпа зажала меня и отнесла назад. Стоящие сзади меня люди оттащили меня назад — слава богу, не нащупав мой «вальтер», — чтобы я дал пройти Шейху, выходившему из автобуса. Он медленно прошествовал передо мной, с просветленным лицом нежно-розового цвета; он ступал с таким высокомерным достоинством, словно его огорчали наши грехи; и тем не менее он, казалось, был очень доволен собой и вниманием окружающих. Зачем я вцепился в пистолет? — спросил я себя, чувствуя его бедром. Растолкав всех, я сел в автобус.