Маша Трауб - Я никому ничего не должна

Так вот, Сережа. Он окончил институт, стал инженером. Позвонил мне, чтобы сообщить о смерти матери. Автомобильная авария. Пьяный водитель сбил Анну на пешеходном переходе. За ее жизнь боролись, но не спасли. Дикая, случайная смерть. Анна, пока была в больнице, в сознании, оставила сыну мой телефон и записку с одним словом: «Спасибо». Зашел, принес тортик. Он был так похож на своего отца, что я могла только смотреть на него и молчать. Красивый парень вырос.

– Ой, а мне казалось, что у вас тут… свободнее, – сказал Сережа, заходя в мою маленькую квартирку.

Я его обняла и погладила по голове. Как и у отца, у него было две макушки. Я не могла отлепить руку. Физически. Как будто приклеилась рукой к его голове.

– И стол так же стоит, я его помню. – Сережа провел рукой по обшарпанной поверхности. – А я здесь две царапины оставил.

– Я знаю, – ответила я, – не ты один.

– И кресло на том же месте. Ничего не изменилось…

– Что здесь может измениться?

– Александра Ивановна, а что у вас за дверью? – вдруг спросил он.

– Ничего. Моя спальня. Кровать и шкаф.

– Она всегда была закрыта. Как сейчас. Я всегда боялся этой комнаты.

– Почему?

– А вы не помните? Вы мне однажды сказали, что у вас в той комнате остаются дети, которые плохо себя ведут и не выполняют домашние задания. Я до ужаса боялся этой двери, и мне очень хотелось туда заглянуть – посмотреть на тех детей.

– Я не помню. Честно, – засмеялась я.

– А я почти все помню – и как вы чаем меня поили, и как учили меня шнурки завязывать… А это моя фотография?

Я терпеть не могу рамочки для фотографий, хотя Лена мне их надарила в таком количестве, что хватит на музей. Я вставляю фотографии за стекло серванта. Мне так нравится. Это удобно. Там и сейчас стоят фотографии мамы и папы, меня маленькой с ними, подруги Люськи в те времена, когда мы общались. Фото Надежды Михайловны, Сережи. Поставила и Ленину, потому что она каждый раз рассматривала мой «иконостас» и обижалась, когда не находила себя.

– Да, это ты. Мне Надежда Михайловна ее подарила.

– Я здесь совсем маленький.

– Таким я тебя помню.

– Как вы живете? – спросил Сережа.

– Как видишь. Как ты живешь?

Сережа работал в какой-то фирме, я так и не поняла, чем он занимается. Собирается жениться, но не сейчас. Попозже.

Уже тогда я поняла, что Сережа приехал не просто так. Смерть Анны была только поводом. Я не знала, что ему нужно. Или знала? Конечно, знала, догадалась не сразу, но достаточно быстро, хотя никак не хотела верить, поэтому улыбалась, слушала, кивала головой. Сережа сказал, что ему пора, и уехал.

Он приезжал раз в неделю. Привозил хлеб, молоко – вот дался им этот хлеб! Я улыбалась и ждала, когда он заговорит о деле. Долго ждать не пришлось. На третий или четвертый визит Сережа с шутками и прибаутками, в стиле своего отца, предложил мне помощь. Пожизненную. То есть заботу и уход. До конца моих дней.

– Я согласна, – сказала я.

Почему-то все думают, что одинокие женщины в возрасте – идиотки и их так же легко обмануть, как детей. За конфетку. В принципе это так. Но я все понимала. Знала, что Сережа скажет в следующую минуту. Мне было интересно как педагогу, как женщине, какими словами, в какой момент. Как далеко он может зайти. Как низко упасть. А еще я верила в чудо. В то, что я могу ошибаться. Была еще одна причина. Мне нравилось на него смотреть. Я вспоминала Андрея.

Я не ошиблась. Вместе с хлебом и бутылкой вина Сережа привез нотариуса с бумагами. В обмен на пожизненный уход я должна была отдать ему квартиру. Сережа подливал мне вино и вспоминал свое детство – как я его учила, как он меня полюбил с первого взгляда. Нотариус хотел, чтобы я поскорее подписала бумаги. Мужчина в костюме отчаянно потел и поглядывал на часы. Я читала долго и внимательно.

– Нет, – сказала я.

– Как нет? – опешил Сережа.

– Нет, я не подпишу, – сказала я.

– Почему? – не понял он.

– Не хочу, – развеселилась я.

– Вы же сказали, что согласны.

– Я думала, что ты предлагаешь бескорыстную помощь, как тимуровец. А ты оказался Раскольниковым. Топорик есть?

Я смотрела на него и улыбалась.

– Чего? – не понял он.

– Ничего. Знаешь, как будет содержанка в мужском роде? Содержанец. Твой отец был таким. Ты пошел в него.

Сережа был не таким обаятельным, как его отец. Он брызгал слюной и размахивал руками. Готов был на меня накинуться. Я это чувствовала. Он наговорил мне все, что мог. Про то, что я больная, одинокая старуха. Да, он назвал меня старухой, я даже хмыкнула от этого слова. Сказал, что я сдохну в одиночестве в полном маразме. Что я отказываюсь от ухода и буду подыхать от боли, а он делает мне одолжение. Что я – бездетная эгоистка, старая дура, принципиальная училка, которая никому не нужна.