Мария Эрнестам - Под розой

— Какая гадость. Только они могли прислать такую громоздкую, уродливую и совершенно бесполезную вещь. У них совсем нет вкуса.

У меня все сжалось внутри, но Дева Мария нисколько не обиделась. Она просто смотрела на меня сосредоточенно. Ее спокойствие меня восхитило, я подумала, что она столькому может меня научить. Так я и сидела, смирно ожидая, когда папа дойдет до моего подарка маме. Ей уже подарили кучу всего от папы и дедушки с бабушкой, например, милую курточку, отороченную мехом, которая ей очень шла. Теперь она сидела на диване и жадно следила за все уменьшающейся горкой подарков под елкой. Каждый раз, получая сверток или коробку, она тут же вскрывала их, не замечая ни красивой упаковки, ни интересного стишка, приклеенного сверху. Взяв в руки мой подарок маме, папа прочитал стихотворение, которое я сочинила сама: «С такой вещицей на шее нет в мире мамочки милее».

— Чтобы это могло быть? Дайте-ка посмотреть… Да неужели… Какая прелесть! Ожерелье! Где ты его раздобыла, Ева? Оно чудесное, спасибо большое.

Мама тараторила слова благодарности, разглядывая серебряную цепочку с цветными камушками ее любимых оттенков. Именно это стало для меня решающим фактором при покупке дорогой — целых пятьдесят крон — безделушки. Мама никак не могла справиться с застежкой, пока, наконец, не попросила о помощи бабушку, бормоча: «Терпеть не могу сложные застежки, об них можно все ногти переломать».

Бабушка забрала у нее ожерелье и стала его рассматривать. Они одновременно поняли, что именно не так, но мама воскликнула первой:

— Ева, мне не нужна эта вещь! Она сломана.

Она протянула мне цепочку, и только тогда я увидела то, чего не заметила раньше, — застежка не защелкивалась. Я хотела было объяснить, что могу поменять цепочку или подарить что-нибудь другое, но мама уже отвернулась к папе, который протягивал ей очередной подарок. Ее красные губы были полуоткрыты, голубые глаза искрились, брови поднялись в ожидании, зубы поблескивали а свете свечей, а щеки разрумянились, как у Деда Мороза. Она наконец обрела праздничное настроение.

Я так сильно сдавила цепочку в руке, что камушки до крови впились мне в ладонь, как теперь иногда — шипы роз. Папа делал вид, что ничего не случилось. Наверно, он так и решил, тоже считая, что цепочку легко можно поменять на исправную. Вскоре под елкой ничего не осталось, и папа попросил маму встать:

— Иди сюда! Нет, я не буду тебя обнимать, не бойся! У нас есть еще один подарок для тебя. Пойдем!

Мама поднялась с дивана и встала перед ним в ожидании. Она была похожа на ребенка, думается мне сейчас, но тогда я, конечно, так не считала, я сама еще была ребенком. Папа взял красивый шерстяной шарф и завязал маме глаза. Потом он крутил и крутил ее, пока она чуть не потеряла равновесие. Она громко смеялась, черная юбка развевалась, открывая стройные ноги в тонких чулках. Бабушка с дедушкой тоже встали. Дедушка взял маму за одну руку, папа — за другую. Потом мы долго ходили по дому: в спальню, на балкон, в кухню, вверх по лестнице, вниз по лестнице и обратно в гостиную. Все это время мама хохотала, она засмеялась еще громче, когда папа открыл входную дверь, и холодный декабрьский ветер дунул нам на ноги. Мама пошатнулась на пороге — намеренно, решила я, имея большой опыт игры в жмурки. Папа еще крепче взял ее за руку, и они пошли к гаражу. Мы не надели ни курток, ни сапог, и я тут же озябла на ветру, но зато снег был такой плотный, что по нему можно было спокойно идти в тапочках. Папа открыл дверь гаража, дедушка включил свет, и все, у кого не были завязаны глаза, заглянули внутрь.

Там стояла стиральная машина. Мы обернули ее всей бумагой, какую только нашли в доме, и украсили огромным алым бантом. Я переминалась с ноги на ногу, пытаясь согреться, сжимала в кулачке ожерелье и думала, что если сейчас все не наладится, то не наладится уже никогда. И тогда мне придется выбирать — лев или крокодил. Мама стояла перед подарком, а папа снимал с нее повязку, декламируя стишок о «чудо-машине».

В первый момент она ничего не сказала. Просто стояла, застыв перед подарком. А потом начала хохотать. Со словами «Что бы это могло быть?» она начала срывать с машины бумагу, и та усыпала весь пол. Большие и маленькие бумажки летали вокруг и приземлялись на велосипеды, шины и лыжи, хранившиеся в гараже. Наконец, мама добралась до коробки и прочитала надпись. Она ничего не сказала. Стояла молча, пока папа не достал нож и не предложил ей открыть коробку. Это вывело ее из ступора, и она снова принялась раздирать, на этот раз картон ножом.