Говард Немеров - Игра на своем поле

– Я посмотрю, – сказала она. – Он не желает считаться ни с какими последствиями. – Она направилась было к лестнице, но остановилась и снова подошла к Чарльзу.

– Давайте ваше пальто и шляпу! Пожалуйста, посидите в гостиной. Если хотите пока почитать, могу предложить вам вот это.

Она взяла два конверта с подноса на столике и сунула их в руки Чарльзу.

– Как тут не заболеть! – яростно бросила она и побежала наверх, на второй этаж.

Чарльз нерешительно раскрыл конверты. На обоих стояла фамилия Солмона, но присланы они были не по почте. В первом письме, начинавшемся с непристойных эпитетов, говорилось: «Твое место в России, туда и катись!» В другом автор с леденящими душу потугами на остроумие писал: «Миленький еврейчик, смени поле деятельности, или найдешь себе здесь могилу!» Подписи на обоих письмах отсутствовали. По спине Чарльза пробежала дрожь; не выпуская писем из рук, он прошел в гостиную.

Эта комната была наглядным свидетельством безрадостной домашней жизни скудно оплачиваемого преподавателя. Первоначально были, вероятно, попытки придать гостиной элегантность, о чем говорили мраморный столик на гнутых железных ножках, пара «абстрактных» стульев с весьма продавленными сиденьями из плетеной тесьмы и ультрасовременный торшер, три колпачка которого задумчиво закачались, когда Чарльз прошел по комнате. Над камином, полным окурков, газет и мятых бумажных салфеток, висела синяя репродукция картины Пикассо, а вокруг нее было налеплено с полдюжины листочков плотной бумаги, испещренных кляксами, загогулинами и мазками красок, под которыми значилось, что это творения Дебби, Джоела и Руфи. На полу были разбросаны детские ботинки, носки и рубашки вперемешку с игрушечными автомобилями, самолетами, поверженными куклами и целым батальоном черных пластмассовых солдатиков, скошенных, казалось, одним движением руки. У стены на выцветшей зеленой кушетке лежал огромный ворох газет, который кто-то, видимо собираясь лечь, сдвинул в сторону; рядом на маленьком столике стояли две чашки из-под кофе, пепельница, набитая окурками, и тут же – раскрытая «Исповедь» Руссо в желтой бумажной обложке. Возле кушетки на полу валялись части проигрывателя, опутанные сетью проволочек, с пластинкой «Три слепые мыши» на диске.

Чарльзу все это показалось странным, печальным и даже отталкивающим, но он сразу же мысленно отругал себя: ничего не поделаешь, вот так теперь живут! Спору нет, размышлял он, классический идеал интеллектуальной жизни – отшельничество, отрешение от семейных радостей – привлекателен своей аскетической строгостью, но то, что явилось его многовековым воплощением, тоже никак не назовешь образцом добра, красоты и истины. А нынешний быт оправдывается тем, что выражает не столько идеал, сколько печальную неизбежность. Слабое оправдание? Возможно. Но с ним приходится считаться…

Услыхав шаги на лестнице, Чарльз выпрямился и стал пристально разглядывать фигуру сгорбленной старухи на картине Пикассо. В комнату вошел Леон Солмон. Он был в белой пижаме и выцветшем синем халате, с полотенцем вокруг шеи, придававшим ему вид спортсмена. Шлепая комнатными туфлями, он направился к Чарльзу, осторожно обходя одни игрушки и отбрасывая ногой другие. Он не подал гостю руки, хотя и не выразил явного недовольства его приходом, как можно было ожидать. Чарльз уже приготовился к тому, что его примут враждебно, и очень удивился, заметив красные влажные глаза Солмона и жалкий взгляд, устремленный на него из-под очков в серебряной оправе.

– Выпьете чего-нибудь? – спросил Солмон.

– Нет, спасибо. Извините, что я нагрянул к вам без предупреждения.

– Ничего, давайте выпьем!

Чарльз последовал за Солмоном в кухню и наблюдал, как тот достает из холодильника кубики льда и смешивает виски с содовой. Потом они вернулись в гостиную, каждый со своим стаканом. Жена Солмона все время расхаживала в передней из угла в угол, и звук ее шагов раздражал Чарльза. «Готова прибежать к супругу на помощь», – подумал он.

– Ваша жена показала мне это, – сказал Чарльз, взяв со стола обе анонимки. – Какая мерзость! Представляю, как это вас расстроило. Да и мудрено не расстроиться! Но я надеюсь, что вы не принимаете подобные выпады всерьез и не придаете им особого значения.

– Это очень помогает! – сказал Солмон со своим обычным сарказмом. – По-вашему, я должен делать вид, что ничего этого не получал?

– Всегда найдутся такие злобные трусы, которые не упустят повода показать свои гнусные душонки. И вы меня не убедите, что такого рода стряпня представляет собой нечто серьезное. Ни к вам, ни к колледжу она не имеет никакого отношения… Вы это сами понимаете.