Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

И тогда мне немного полегчало. Я снова был в комнате один — почти один. Спустя еще неделю или две меня осенило, и я переставил мебель так, как она стояла прежде, до его приезда. Создал впечатление, будто ноги его тут не ступало.

Но он жил здесь, и с этим фактом ничего нельзя было поделать. Не мог же я попросту все забыть. Да и вторая, опустевшая кровать оставалась в комнате. Была для меня постоянным укором.

Среди его скудного архива мне попалось письмо от Занеле. На конверте был указан ее обратный адрес в Лесото. Я подозревал, что писать ей не стоит, но все-таки написал. Вдруг ей так никто и не сообщит? Над письмом я немало помучился. Сначала думал, что сочинить его будет просто — достаточно перечислить сухие факты, но факты сопротивлялись словам. Я вывел на листке: «Он умер», — и долго сидел, созерцая это слово. «Умер». Разве это слово вяжется с ситуацией? Нет ни трупа, ни орудия убийства, ни более-менее очевидной последовательности событий. В итоге я написал лишь, что он исчез при необычных, чрезвычайных обстоятельствах и что я все объясню подробнее, если она со мной свяжется.

Она со мной так и не связалась. Должно быть, просто не получила моего письма — за истекшее время она могла уже вернуться в Америку. Или не пожелала выяснять подробности. Как тут удостоверишься? Признаюсь честно, ее молчание не вызвало у меня ничего, кроме облегчения.

Я поискал среди бумаг домашний адрес, но так и не обнаружил. На конвертах писем, приходивших от его сестры, то есть — в действительности — от матери, не было обратного адреса. Я спросил доктора Нгему, есть ли эти сведения в его личном деле. Она ответила, что уже обо всем позаботилась. И вновь я испытал облегчение от того, что мое вмешательство не требуется.

Затем — спустя месяц или два после его исчезновения — приехала мать. Высокая, изможденная женщина в черном брючном костюме, беспрерывно курившая сигареты в длинном мундштуке. Я никак не мог вообразить ее и Лоуренса вместе. В ее чертах смутно проступало легкое сходство с его широким, памятным мне лицом, но в манерах, размашистых жестах — ничего общего, все непривычно. Несколько часов она прочесывала больничную территорию — заглядывала в заросли бурьяна, высовывалась за ограду. Казалось, эта женщина целеустремленно и невозмутимо ищет какую-то потерянную вещь, но совсем не там, где эта вещь могла бы оказаться.

Наконец она явилась в мою комнату. Доктор Нгема, боязливо избегавшая всех непростых эмоций, справилась у меня, соглашусь ли я ее принять.

— Это сестра Лоуренса, — торопливо выпалила доктор Нгема. — Она хочет с вами немного побеседовать.

Я ничего против не имел; более того, меня снедало какое-то болезненное любопытство. Но когда мы оказались лицом к лицу (она сидела на его кровати, а я на своей, совсем как во время моих разговоров с ним), внезапно оказалось, что говорить не о чем. В комнате царила даже не атмосфера взаимной неловкости, а полный вакуум.

Я достал его чемодан и пачку фотографий. Отдал ей. Она вяло перетасовала фотографии.

— Ключи от его машины тоже у меня, — сказал я. — Наверное, вы и машину захотите забрать.

— О, нет, нет. Не сейчас. Я приехала сюда на своей машине.

— Она тут, на стоянке. Я ее не трогаю. Время от времени прогреваю мотор.

— Очень мило с вашей стороны. Я скоро за ней приеду. — Она огляделась по сторонам; ее темные глаза казались еще темнее на фоне белых подглазий, огромных, как фарфоровые блюдца. — Значит, это здесь… — произнесла она, — здесь…

— Извините?

— Это была его комната.

— Напополам со мной. Да.

Она пристально посмотрела на меня. Она была хрупко сложена — казалось, переломится, как тростинка, от первого порыва ветра. И только хриплый, прокуренный голос выдавал, как трудно ей пришлось в жизни. Только голос. И глаза.

— Вы стали для него другом, — сказала она.

— Простите?

— Он мне писал. Часто упоминал о вас.

— Правда? Я очень тронут. Но я не знаю, хорошим ли другом я для него был.

— О нет. Давайте без ложной скромности. Судя по тому, как он о вас отзывался, было совершенно ясно… Он писал, что вы о нем заботитесь.

— Действительно, — проговорил я. — Да, наверно, я был ему другом.

— Спасибо, что вы были так добры к моему… младшему брату.

С этой фразой абсурдность ситуации усилилась как минимум вдвое. Я больше не мог сдерживаться:

— Я знаю, что вы его мать. Нет смысла скрывать.

Она и бровью не повела. Невозмутимо кивнула, попыхивая сигаретой: