Дэймон Гэлгут: Добрый доктор

Как это произошло? Сколько было пришельцев, чем они были вооружены? Въехали ли они через главные ворота, как добропорядочные посетители, или перелезли через стену, как наемные убийцы? Как знать. На эти вопросы мне никогда уже не найти ответа. Ведь все случилось, пока я был, считайте, в другой стране. Пока я спал.

А Лоуренс? Зачем они прихватили его с собой? Чего он такого натворил, чтобы его понадобилось убрать? Это ясно и без очевидцев: Лоуренс наверняка преградил им путь, встал между Техого и врагами. «Извините, его нельзя увозить, он мой пациент. Я обязан его оберегать». Долг, честь, обязательства — все те слова, ради которых жил Лоуренс. Ради них он и умер.

В ту ночь мог дежурить кто угодно, любой врач. Например, я. И тогда развязка наверняка была бы иной. Я, как и большинство людей на свете, живу не ради слова «долг». Вскоре выяснилось, что солдата никто не похищал — он просто пустился наутек, завидев пришельцев. Спустя несколько часов он приковылял из буша, пристыженно волоча за собой винтовку. Отыскалась и кровать — точнее, груда ее обломков в зарослях бурьяна. Недоставало только одной из спинок — той самой, к которой был прикован Техого.

Но все это было позже, на этапе логических выкладок и объяснений. Утром же нам было не до рационализма и логики. Был только длинный, холодный коридор и пустое место в палате, точно гладкая десна на месте вырванного зуба.

Доктор Нгема, как и все, бесцельно слонялась из угла в угол. Спустя некоторое время с явным отчаянием в голосе она заговорила со мной:

— Какая дикость, Фрэнк! Никак не могу поверить. Что нам делать?

— Не знаю, — тупо пробубнил я. — Заявить в полицию.

— Я заявила. Поговорила с тем человеком… с военным. Он обещал сделать все, что в его власти…

— Раз так, вы больше ничего не можете предпринять.

— Он сказал, что мне следует составить письменные показания. Перечислить все факты. Я займусь этим позже. После выезда мобильной поликлиники.

— Вы все-таки его проведете?

— А что мы можем? — вскричала она. — Все спланировано!

И вскоре все трое — Сантандеры и доктор Нгема, последние, кто остался здесь из медиков, — покинули больницу. Покатили выполнять свой долг на торжестве в честь подключения электричества. Кажется, они считали, что я тоже туда отправлюсь на своей машине. Но я не поехал. Я долго ходил по коридору из конца в конец, потом поднялся наверх и стал вышагивать по коридору второго этажа, потом вышел на улицу и стал вышагивать по траве.

У меня было ощущение, что он все еще где-то неподалеку, совсем рядом, живой. Лоуренс со своими идеалами и своим чувством долга. Разумеется, ощущения меня почти наверняка обманывали: он уже валяется в канаве или в могиле, с перерезанным горлом или с пулей в голове… С того дня я много раз пытался вообразить себе последние минуты его жизни — кульминацию его истории, — но воображение отказывалось мне служить. Убит и выброшен на помойку, как вещь, пришедшая в негодность? Такое случается с другими, с теми, кого ты не знаешь, но не с Лоуренсом. Нет, он где-то здесь, в ближайших окрестностях. Он жив, и живо его негодование и надежды. Он уверен, что его выручат: люди ведь всегда выручают друг друга.

Вот оно: мой звездный час, мой момент если не истины, то действия. Он наступил слишком поздно, чтобы с него началось что-то новое. Но жизнь все-таки дала мне шанс проявить истинное мужество. Я действовал бессознательно. Чувствовал лишь, как накапливается сила — пока даже не во мне, а где-то снаружи. Сел за руль, выехал из ворот, все еще не отдавая себе отчета, куда, собственно, направляюсь.

Впервые в жизни я, находясь за рулем автомобиля, съехал с дороги на тот самый проселок, запрыгал по ухабам и выбоинам. Конечно, к этому моменту мое сознание уже обо всем догадалось. Так, наблюдая за действиями человека, можно вычислить его цель. Душа пела: я уже видел, как стремительно влетаю в главные ворота, как бьет из-под колес красивый, героический фонтан пыли. Но на дне низины моя машина наехала на камень; двигатель заглох, заглох безнадежно. Кураж стал рассеиваться; опасаясь, что он совсем пройдет, я вылез из автомобиля и побежал трусцой в гору. Я мысленно видел, как пробьюсь через озадаченную толпу к единственному человеку, который что-то может предпринять, и упаду перед ним на колени.

«Я пришел, — сказал бы я, — чтобы предложить: возьмите меня, а его отпустите. Я не о Техого говорю — он и так из ваших, можете его забрать. Я о том, другом. Я понимаю, для вас он никто, но для меня он стал всем. Всем, чем я не являюсь. Характер предопределяет судьбу. Моя судьба в том, чтобы прожить жизнь вхолостую — лишь наблюдать со стороны, судить свысока, на все сетовать. Так позвольте мне в последний миг моей жизни перекроить самого себя. Умоляю: возьмите меня, а его отпустите, подарите мне смерть, которая придаст моей жизни смысл, сделайте со мной что хотите, но отпустите его».