Да, я бы так сказал. Не побоялся бы. В тот момент мне не было страшно умирать.
Но конечно, их там не было; сам не знаю, почему мне взбрело в голову искать их там. По-видимому, после ранения Техого они навсегда покинули базу. Им не было никакого резона возвращаться. Лишь в моем сознании они были прикованы к одному месту, точно мишень, на которую я нацелил стрелу своей жизни. И, как обычно, промахнулся. Какое бы многообещающее сырье ни предоставляла мне жизнь, я так и не смог претворить его в удобоваримую трагедию.
Итак, в итоге мне пришлось бороться лишь с самим собой. С обрюзгшим, давно уже не молодым, пыхтящим идиотом. Застывшим, согнувшись в три погибели, посреди этой заброшенной сцены, где зрителями были лишь гнилые брезентовые палатки да ржавые ограждения.
И он. Он появился спустя несколько минут, спокойный, с выражением легкой скуки на лице. Пришел с дальнего конца базы. Только теперь я заметил, что из-за забора торчит крыша его джипа.
Как и в прошлый раз, он был в форме. Но держался более непринужденно, скорее, как гражданское лицо. Шагал, засунув руки в карманы, насвистывая.
— Доброе утро, доктор, — сказал он.
Казалось, он совершенно не удивился, встретив меня здесь. Лишь слегка улыбнулся тому, как я вспотел.
— Вас бы в учебный лагерь, — сказал он. — Мы бы живо из вас человека сделали.
— Я приехал… — выдохнул я, пыхтя, — приехал… посмотреть…
— И я тоже. Докторша, начальница ваша, мне сообщила, что случилось. Вот я и решил: пора проверить вашу версию. Посмотреть, нет ли здесь чего интересного. Однако…
Умолкнув, он указал на бывший плац, заросший бурым бурьяном. Дескать, все давно заброшено.
— Неправда, — сказал я. — Вы здесь уже бывали. Зря отнекиваетесь.
Он холодно улыбнулся. Сегодня настроение у него было благодушное.
— Здесь же никого нет. Только мы с вами. Кому нужна эта дыра?
— И что теперь будет?
— Ничего. Их больше нет. Не думаю, что мы их когда-нибудь еще увидим.
— Я хотел спросить… что будет с ним? С моим другом.
— Так я вашего друга и имею в виду, — сказал он.
Сказать тут было нечего. Все бесповоротно решилось здесь — в самом неожиданном месте, в самый заурядный день.
— Как вы сюда добрались? — спросил он. — Вас подвезти?
— Моя машина там, в низине. Заглохла.
— Я вам помогу. Сейчас подъеду на джипе.
Он повернулся было на каблуках, опять принялся насвистывать, но я произнес:
— Господин комендант.
Не знаю уж, откуда во мне взялось это никчемное правдолюбие.
— Вы хотели сказать «полковник», — поправил он.
— Я знаю вас по прежним временам. Помните?
Поразительно, но он переменился в лице. Насторожился мгновенно. Его сущность сжалась, образовав твердое ядро, о котором я уже упоминал: крохотное, герметично замкнутое, не подвластное никакому давлению. Он уставился на меня, словно с большого расстояния.
— Где мы встречались?
— На севере. На границе. — Я назвал базу и год.
Он задумался. Видимо, принялся ворошить свои воспоминания в поисках моего лица.
— Я был врачом, — сказал я. — Иногда вам требовалась помощь, и вы вызывали капитана. Но как-то ночью, когда капитан был в отъезде, вы вызвали меня.
— Вы мне помогли?
— Да.
Он вновь принялся испытующе меня разглядывать, но это длилось недолго. Я угадал его мысли. Опасности нет: как он с самого начала и предполагал, я лишь жалкая букашка.
— Извините, — сказал он, — что-то не припомню.
— Между нами был разговор.
— Возможно. Мало ли с кем я там разговаривал. Не обессудьте.
Это было сказано деловитым, бесстрастным тоном. Я его больше не интересовал. Итак, я наконец-то решился исповедаться в своей мелкой подлости — но он не смог отпустить мне грехи. Поддавшись какому-то неясному порыву, — подоплека неясна мне до сих пор, — я сделал два шага вперед и протянул ему руку. И он ее пожал. Ничего не значащий жест, пустая формальность; свою подлинную сделку он и я заключили гораздо раньше, в старые времена.
Лоуренс никогда не вернется. Теперь я это знаю. Но в первые дни, хотя я снова жил в своей комнате один, мое сознание отказывалось верить. На стульях, на веревке в ванной по-прежнему висела его одежда; на подоконнике, в горке пепла покоилась его недокуренная сигарета; все свидетельствовало, что он отлучился совсем ненадолго — ушел на дежурство, куда-то поехал — и появится с минуты на минуту.
Когда прошла неделя с лишним, я, поддавшись внезапному порыву, принялся разбирать его вещи. Демонтировал и бережно упаковал святилище из камешков и фотографий, устроенное им на подоконнике. Аккуратно сложил его одежду и засунул в чемодан — в тот самый, с которым он, приехав сюда, заявился в ординаторскую. Чемодан я задвинул под кровать. Смыл и стер все следы и отметины, очистил зеркало от подтеков его крема для бритья. Выбросил окурки. Вынул из стакана его зубную щетку и, немного поразмыслив, выкинул на помойку.
Читать дальше