Джон Ирвинг - Свободу медведям

По ветру от нашего столика, стоявшего под зонтом с рекламой чинзано, в клетке на корточках сидела разомлевшая от жары парочка Редких Очковых Медведей из Анд — «медведей с карикатурным выражением физиономии». Они выглядели так, как если бы смеялись всю дорогу от самого Эквадора.

А Зигги занервничал, не найдя в Биргартене редиски.

Темноволосую толстушку звали Карлоттой, она заедала пиво пирожным; худышка, которую звали Вандой, не захотела ничего, кроме карамельного пива.

Зигги коснулся под столом колен толстой Карлотты; рука моей Ванды оказалась сухой и прохладной.

— О, им следует держать побольше льда для полярных медведей, — заявила Ванда. — А вовсе не для вас, как мне кажется.

— Зигги, — сказала Карлотта, — мог бы взять немного льда и для себя. — И ее рука протянулась под столом в поисках его. У нее были темные короткие локоны, блестящие и влажные на лбу.

У Очковых Медведей имелось белое пятно, которое шло ото лба к ноздрям и дальше до самого горла. Их косые глаза походили на бандитские маски на фоне черной, как и весь остальной мех, морды; шкура выглядела свалявшейся, как если бы ее лизала корова. Своими длинными когтями они скребли о цемент.

Бедная Ванда то и дело осторожно проводила по губам языком, словно пыталась определить, в каком месте они обветрились и саднили.

— Это ваше первое путешествие? — спросила она.

— О, я был почти везде, — заявил я.

— И на Востоке?

— По всему Востоку.

— И в Японии?

— Я был в Бангкоке.

— Где это — Бангкок? — спросила Ванда, и я слегка наклонился к ней:

— В Индии. Бангкок в Индии.

— О, в Индии! — произнесла она. — Люди там очень бедны.

— Да, очень, — согласился я, глядя на то, как она осторожно трогает свой большой рот, пряча тонкие губы под бледной рукой.

— Эй, вы, — обратилась ко мне Карлотта, — не обижайте ее. Ванда, скажи мне, если он только попробует.

— Мы всего лишь разговариваем, — ответила ей Ванда.

— О, он милый парень, — сказала Карлотта и слегка погладила меня ногой под столом.

Очковые Медведи наваливались друг на друга, плечом на плечо; один уронил голову на грудь другому.

— Графф, — обратился ко мне Зигги, — тебе не кажется, что Карлотте должен понравиться сернобык?

— Я хочу посмотреть на гиппопотама, — заявила Карлотта.

— Карлотта любит все большое, — сказал Зигги. — Этот самец, Карлотта, то, что тебе надо.

— Мы встретимся с вами за вольером гиппопотама, — сказал я. Потому что мне не хотелось, чтобы хрупкая Ванда видела сернобыка.

В связи с чем Зигги записал в своем блокноте:

«Иногда кое-где следует провести черту».

— Карлотта, — предостерег ее Зигги, — этот сернобык потрясет тебя до самой глубины души.

Но Карлотта лишь почесала ладонью свое круглое брюшко.

— Ха! — воскликнула она.

Очковые Медведи сели прямо и внимательно посмотрели на нас.

Носорожье поле было обнесено рвом, а за рвом шла еще и изгородь. Если бы носорог попытался протаранить изгородь, то он переломал бы себе ноги, свалившись в ров; броня на коленях носорога была надломлена и раскрыта, словно треснувшая на солнце глина.

Поле, по которому он бегал трусцой, было плоским, с начисто вытоптанной травой. Оно немного возвышалось над остальной местностью — твердое плато между вольером гиппопотама и высокими железными воротами Тирольского сада. Если в Тирольском саду лечь на землю, то за кронами деревьев и за садами можно увидеть всю дорогу до Максинг-парка. А если сесть в папоротнике, то можно увидеть спину носорога — макушку его деревянной головы и кончик рога. Земля сотрясалась, когда он пускался трусцой.

Мы с Вандой лежали в папоротнике, исподтишка поглядывая на Зигги и толстую Карлотту.

— Куда вы теперь направляетесь? — спросила Ванда.

— За Полярный круг.

— О! — воскликнула она. — Я бы тоже хотела поехать туда. Я хочу сказать, что если бы вы путешествовали один, то я бы попросила, чтобы вы взяли меня с собой.

— И я бы непременно взял, — ответил я. Но когда я ткнулся носом в ее руку, то обнаружил, что она снова смотрит на Зигги и Карлотту.

Нам было слышно, как Зигги трубил носорогу: какое-то время я его не видел, а только слышал его призывный глас. Он вопил где-то у самого носорожьего поля. И нам было слышно, как хихикала Карлотта. Когда мы снова увидели их, они шли рука об руку за вольером гиппопотама, направляясь к воротам Тирольского сада. По безумному блеску Карлоттиных глаз нетрудно было определить, что она сражена не меньше нас — на всю жизнь; ей никогда не забыть виденного ею сернобыка.