Сэмуэль Шэм - Божий Дом

Чак и Рант, знавшие о тяготах моей первой ночи в блоке, зашли поболтать. Хотя нам и было тяжело поддерживать связь друг с другом, случившееся с Потсом и Эдди заставляло нас общаться почаще. Я обратился к Ранту:

— Все хочу тебя спросить, что не так с речевыми центрами Энджел? То есть, она начинает говорить, плывет и машет вокруг руками. Что это с ней?

— Никогда не замечал, — ответил Рант, — по мне, так она в порядке.

— То есть вы с ней так ни о чем и не разговаривали?

Задумавшись, Рант замолчал, а потом расплылся в ухмылке, хлопнул себя по колену и сказал:

— Нет! Никогда! Ха!

— Черт, — сказал Чак, — ты далеко ушел от этой поэтессы.

— Мне кажется, я люблю Энджи, но вряд ли на ней женюсь. Видишь ли, она ненавидит евреев и докторов, а также ей не нравится мой свист и то, что я постоянно хожу за ней, когда мы не в постели. Я думаю, что возможно… О, привет Энджи-Вэнджи, что я хотел сказать?

— Рант, — сказала Энджи, — знаешь что?! — жест, указывающий на себя, — я думаю, — показывая на Ранта, — ты, черт побери, слишком много говоришь. — Жест в сторону неба: — Рой, мистер Блум хочет, — указав на свой рот, — поговорить с тобой. Нам нужна помощь.

Чак с Рантом ушли, оставив меня одного с потрясениями и ударами сольной ночи в космосе. Я проводил вечер, идя по канату с Блумом и другими пациентами, балансируя на грани катастрофы. В одиннадцать начался стриптиз, смена медсестер: гладкие бедра, черные чулки и подвязки плавно снимаются, обнажая на секунду лобковые волосы, неожиданное попадание груди в периферическое зрение, анфас двух других, соски, произведения искусства. Тестостероновый шторм. С кем они были и кто был с ними, перед тем, как прийти на работу, ко мне? После того, как я успокоился, я пошел спать. Медсестра разбудила меня в четыре утра. Новое поступление, восемьдесят девять, небольшой инфаркт, без осложнений.

— Мы не берем таких, — сказал я, — она идет в отделение.

— Но только, если ее имя не Зок. Не старая леди Зок.

За исключением гораздо большего количества денег, она не отличалась от любой другой гомерессы. Я был впечатлен. Я буду мил с этой Зок, она даст мне мешок денег, я оставлю медицину, женюсь на Громовых Бедрах, пообещав никогда не свистеть и не преследовать ее. Всю дорогу до блока старая леди Зок верещала «МУЭЛ, МУЭЛ.» Если бы Блум и Зок соревновались за последнюю койку в БИТе, кто бы выиграл? Без вопросов. [195] ВИПы с чем-то посерьезней кашля поступают в БИТ. Одна медсестра на двоих пациентов, постоянный уход, отдельные палаты. К нам поступил как-то член горсовета Ньюарка. Ох, что творилось. Никакой интенсивной терапии ему не было нужно, но как славно плясало начальство всю неделю, что он получал обезболивающие и слабительное, и еду из ресторанов, что снижало его желание возвращаться домой к жене. Жалко было прощаться, ведь, как говорил Довлатов: «…любое унижение начальства — большая радость для меня».

Когда Зок поступила в Божий Дом, весь легион Слерперов, дрожа и двигаясь, как танцовщики живота в зале кривых зеркал, прибыл в отделение. Вызвали Легго, а он вызвал нижестоящих Слерперов и, пока медсестры укладывали старую леди Зок в постель, вошел Пинкус. Я посмотрел на него и сказал:

— Отличный случай, а?

— У нее есть хобби?

— Наверняка. МУЭЛить.

— Не слышал о таком. Что это значит?

— Спросите у нее.

— Здравствуйте, дорогая. Какое у вас хобби?

— МУЭЛ-МУЭЛ.

— Отличная шутка, Рой, — сказал Пинкус. — Посмотри на это. — Пинкус расстегнул рубашку и показал футболку с огромным здоровым сердцем. Он снял брюки и показал красные шорты с надписью: «ВАМ НУЖНО СЕРДЦЕ. ПИНКУС. БОЖИЙ ДОМ.» — Вот, — сказал он, привлекая мое и внимание медсестер к своим икрам. — Посмотрите на это.

Мы благоговейно ощупали стальные канаты икроножной и камбаловидной мышц. Пинкус достал пару беговых кроссовок из своей сумки и сказал: — Рой, это для тебя, пара кроссовок, которыми я больше не пользуюсь. Уже разношенные, так что ты можешь начать незамедлительно. Посмотри, я научу тебя упражнениям на растяжку. Я собираюсь отправиться на свои утренние шесть миль.

Мы с Пинкусом провели ритуал растяжки мышц от таза до пальцев ног. Разогревшись, мы вышли из блока, как раз когда занялась заря. Проходя мимо палаты с включенным светом, он спросил:

— Кто там?

— Новое поступление. Зовут Блюм. Никаких хобби. Совсем никаких.

— Кто бы сомневался. До встречи.

На следующий день я с удивлением обнаружил, что не устал. Я чувствовал подъем. Я контролировал самых больных, самых умирающих из живущих пациентов. Смотря на цифры, давая лекарство там, изменив настройки здесь, я всю ночь предотвращал катастрофы. Блум пережил эту ночь. Главной радостью тем утром была фраза, брошенная Пинкусом к неудовольствию Джо: — Отличная работа, Рой, для первой ночи. Не просто хорошая, а очень хорошая, серьезно, Рой. Воистину, отличная работа.