Сэмуэль Шэм - Божий Дом

— Даже кофе? — спросил я, так как не подозревал, что это тоже фактор риска.

— Раздражитель сердца. Последний Зеленый Журнал. [185] Зеленый, кажется, «Анналы внутренних болезней». Это круто, если журнал знают по кличке. Обычно сочетается с престижностью. Работа проведена здесь, в Доме, интерном по имени Говард Гринспун.

Наконец, после продолжительного обсуждения бега, когда Пинкус сообщил, что он пробегает до шестидесяти миль в неделю, готовясь к марафону, он предложил пройти в его кабинет, чтобы пощупать мышцы его ног. Мы прошли в кабинет, где он руководил моим осмотром. От пояса и вверх он был зубочисткой, но вниз от пояса — мистером Олимпия. Его квадрицепсы, бицепсы, портняжные мышцы и икры были накачаны и прикреплены стальными сухожилиями.

Возвращение в БИТ, отвращение к болезням, страх приборов — от всего этого мне хотелось бежать. Джо поймала меня, настаивая на том, чтобы я научился ставить линию в радиальную артерию запястья; болезнененная, опасная и относительно бесполезная процедура. [186] В 1978 году автор не мог знать, что в 2010 будет доказано, что артериальные линии не так уж необходимы для мониторинга пациентов в интенсивной терапии. После этого я сбежал в комнату персонала, заявив, что должен изучить истории болезней. Я схватил историю студента с полным выносом всего тела неизвестной природы и начал читать. У него все началось с больного горла, температуры, кашля и простуды. У меня болело горло, я кашлял, был простужен и у меня была температура. Мое горло было готово к засеиванию вирусами от студента. Я заболею тем, что было у него. Я умру. Я осмотрелся и сообразил, что была смена медсестер. Медсестры заходили в своей уличной одежде и пользовались альковом комнаты, в котором были шкафчики, чтобы переодеться. Так как народу было слишком много, несколько медсестер не поместились и переодевались в середине комнаты, выскальзывая из джинсов и блузок, светя белизной лифчиков, трусиков и прочего белья, натягивая форму для работы в БИТе. Даже те, кто не носил лифчика, переодевались при мне, улыбаясь моему обалделому виду, и я поразился тому, насколько легко мы, медсестры и врачи, научились не стесняться своих тел, ежедневно имея дело с распадом чужой плоти.

Я закончил. Пока вел машину через холодный апрельский дождь, мои мысли возвращались к блоку. Что там было такого отличного от всего?

Квинтэссенция! Именно. Блок был квинтэссенцией. Там, после всеобщего распределения, оставались те, кто наиболее приблизился к смерти.

Этого следовало ожидать. В этом был смысл таблички Зоков на стене. И там же мы больше всего приближались к сексу. Я не мог этого не заметить. Я не притворялся, что понимаю. Среди умирающих эти медсестры были сама жизнь.

Бэрри спросила, как прошел мой первый день, и я ответил, что это было не похоже ни на что, насыщенно, мощно, как будто часть космической программы, но и, в то же время, как нахождение в овощной лавке, где овощами были люди. Мне было грустно из-за того, что они молоды и умрут, но это было неважно, так как я тоже умру от этого странного тропического вируса, атаковавшего маленького студента ЛМИ. Бэрри сказала, что мой страх смерти мог быть еще одним проявлением «болезни третьего курса» [187] Болезнь студентов-медиков, находящих симптомы болезней, которые изучают. Самое страшное в этом смысле — патологическая анатомия. Амилоидозом я заболевал раза три. и что она волнуется о моем сердце. Вспомнив Пинкуса, я сказал:

— Да. К твоему сведению, я собираюсь начать контролировать свои кардиологические факторы риска.

— Я не говорю о механике, я говорю о чувствах. Прошли недели со дня самоубийства Потса, а ты ни словом об этом не обмолвился. Как будто этого не было!

— Это было. И что?

— И он был твоим близким другом и он, черт возьми, мертв.

— Я не могу сейчас думать об этом, я должен выполнять свою новую работу в блоке.

— Потрясающе. Несмотря на все, что произошло, для тебя нет прошлого!

— Что это должно означать?

— Ты и другие интерны выживаете ежедневно лишь затем, чтобы начать следующий день. Забудь сегодняшнее сегодня. Полное отрицание. Мгновенное подавление.

— Ну и что в этом такого?

— То, что ничто не меняется. Человеческая история и опыт ничего не значат. У вас нет роста. Невероятно! По всей стране интерны проходят через это и входят в новый день, как будто вчера не было. «Забудь об этом», «Все прошло», «Возвращение домой», «Любовь», «Медицинская иерархия». И так далее. Это больше, чем самоубийство. Это то, что делает вас докторами. Прекрасно!