Крис Клив - Однажды на берегу океана

— Меня зовут Пчелка.

— Будьте так добры, произнесите по буквам.

— П, Ч, Е, Л, К, А.

— Это имя или фамилия, мэм?

— Это мое полное имя. Это я.

Полицейский вздохнул, отвернулся и стал говорить по рации:

— Диспетчер, говорит Чарли Браво. Пришлите кого-нибудь, чтобы снять отпечатки пальцев.

Он повернулся ко мне. Он уже не улыбался.

— Пожалуйста, — проговорила я, — пожалуйста, позвольте мне помочь найти Чарли.

Полицейский отрицательно покачал головой:

— Ждите здесь.

Он закрыл дверцу машины. Я долго сидела. На заднем сиденье полицейской машины было очень жарко. Я ждала, пока не подъехали другие полицейские и не забрали меня. Меня посадили в фургон. Я смотрела, как за зарешеченным окошком исчезает «Плантация Изабеллы».

Вечером Сара и Лоренс пришли меня навестить. Я сидела в камере предварительного заключения полицейского участка в Кингстоне-на-Темзе. Охранник-полицейский открыл дверь камеры, не постучав, и вошла Сара. Она держала на руках Чарли. Он спал, прислонив голову к ее плечу. Я так обрадовалась, увидев Чарли живым, что расплакалась и поцеловала его в щеку. Он пошевелился во сне и вздохнул. Сквозь щелочки в бэтменской маске я увидела, что он улыбается во сне. И я тоже улыбнулась.

Лоренс спорил с офицером в соседнем помещении:

— Это глупо. Ее не могут депортировать. Есть дом, куда она может уйти. У нее есть спонсор.

— Правила не я придумал, сэр. Иммиграционные власти сами себе хозяева.

— Но наверняка вы можете дать нам хоть немного времени, чтобы как-то решить это дело. Я работаю в Министерстве внутренних дел, я могу похлопотать о прошении.

— Вы уж на меня не обижайтесь, сэр, но если бы я работал в Министерстве внутренних дел и знал, что эта леди — нелегальная иммигрантка, то держал бы язык за зубами.

— Хотя бы один день. Двадцать четыре часа, пожалуйста.

— Извините, сэр. Мне очень жаль.

— О, черт. Это все равно что с роботом говорить.

— Я из плоти и крови, как и вы, сэр. Все дело в том, как я уже сказал, что правила не я придумываю.

Сара расплакалась.

— Ничего не понимаю, — всхлипнула она. — Мне так жаль, Пчелка. Мне и в голову не пришло. Я подумала, что ты просто не поняла. Когда Лоренс послал тебя, чтобы ты позвонила в полицию, он не подумал… и я не подумала… а теперь… Господи! Ты ведь понимала, что может случиться, и все же сделала это, не сказав нам ни слова, не подумав о себе.

Я улыбнулась.

— Это того стоило, — сказала я. — Это того стоило, чтобы найти Чарли.

Сара отвела взгляд.

— Не печальтесь, Сара. Полицейские нашли Чарли, да?

Сара медленно повернула голову и посмотрела на меня ясными глазами:

— Да, Пчелка, они долго искали его и нашли. И все благодаря тебе, Пчелка. О, Пчелка, я никогда не встречала никого добрее… и храбрее… О боже… — Она прижалась губами к моему уху. — Я не позволю им сделать это, — прошептала она. — Я найду способ. Я не позволю им отправить тебя туда, где тебя убьют.

Я изо всех попыталась улыбнуться.

Чтобы выжить, нужно либо хорошо выглядеть, либо хорошо говорить. Я выучила королевский английский. Я узнала все, что могла, про ваш язык, но, похоже, прыгнула выше себя. Даже теперь я не могла найти нужных слов. Я обеими руками сжала левую руку Сары, прижала ее к губам и поцеловала гладкую кожу на месте недостающего пальца.

Ночью я написала письмо Саре. Дежурный офицер дал мне карандаш и бумагу и обещал отправить мое письмо по почте. «Дорогая Сара. Спасибо, что спасли мне жизнь. Не по нашему выбору наши миры встретились. Какое-то время мне казалось, что они соединились между собой, но это была всего лишь красивая мечта. Не грустите. Вы заслуживаете того, чтобы, ваша жизнь снова стала простой. Думаю, за мной скоро придут. Наши миры разлучены, а теперь и мы должны разлучиться. С любовью, Пчелка».

За мной пришли в четыре часа утра. Три офицера иммиграционной службы в форме, женщина и двое мужчин. Я услышала их шаги — они шли в ботинках по линолеумному полу в коридоре. Я не спала всю ночь, я их ждала. На мне было то летнее платье, которое мне дала Сара, с красивыми кружевами вокруг шеи, а в руке у меня был прозрачный пластиковый пакет с моими вещами. Я встала. Дверь камеры открылась. Мы вышли в коридор, и дверь за мной закрылась. Бум! — хлопнула дверь. И все. На улице шел дождь. Меня посадили в фургон. Дорога была мокрая, от фонарей по асфальту тянулись светлые дорожки. Одно из задних окошек было наполовину открыто. В фургоне стоял тяжелый рвотный запах, а воздух, залетавший в окошко, пахнул Лондоном. В домах вдоль улиц окна были молчаливыми и слепыми, шторы были опущены. Я исчезала, и никто не видел, как я исчезаю. Женщина-офицер пристегнула мою руку наручниками к спинке сиденья.