Крис Клив - Поджигатели

Дорогой Усама, тебя разыскивают живого или мертвого, чтобы прекратился террор. Не знаю, что и сказать на это, то есть рок-н-ролл ведь не прекратился, когда Элвис умер на унитазе, наоборот, разошелся еще хуже. После него сразу появились Санни и Шер и «Дексиз миднайт раннерз». К ним я еще вернусь. Я хочу сказать, иногда начать легче, чем кончить. Наверно, ты тоже об этом думал, да?

За твою голову дают двадцать пять миллионов долларов награды, но насчет меня ты не беспокойся, Усама. Я не располагаю никакой информацией, на основании которой тебя могли бы захватить или арестовать. Я не располагаю информацией, и точка, баста. Я из тех, кого ты зовешь неверными, а мой муж называл рабочим классом. Это, знаешь ли, не одно и то же. Но вдруг, скажем, я тебя все-таки где-нибудь замечу. Допустим, ты будешь ехать на «ниссане-примера» в сторону Шордича, и я доложу куда надо. По правде говоря, я и не знаю, куда девать двадцать пять миллионов долларов. Да мне и не на кого их потратить, раз ты взорвал моего мужа и сына.

Вот что я имею в виду, понимаешь. Мне не нужны двадцать пять миллионов долларов, Усама, я только хочу, чтоб ты утихомирился. И РАЗВЕ Я ОДНА? Я хочу, чтобы я была последней матерью в мире, которой пришлось написать тебе такое письмо. Которой пришлось написать тебе про своего погибшего сына.

Насчет писанины. Последнее, что я написала, — это прочерк в бланке для заявления на государственное пособие, где надо было поставить имя супруга или партнера. Так что видишь, делаю что могу, но ты уж не обессудь, потому что какой из меня писатель. Я тебе напишу, какая осталась пустота, когда ты забрал моего мальчика. Я тебе напишу, чтобы ты заглянул в мою пустую жизнь и увидел, что мальчик на самом деле оставляет после себя дыру в форме себя, когда уходит. Я хочу, чтобы ты чувствовал эту дыру у себя в сердце, гладил ее руками и резал пальцы об ее острые края. Я мать, Усама, я только хочу, чтобы ты полюбил моего сына. Что может быть естественнее?

Я знаю, ты можешь полюбить моего сына. В «Сан» говорят, что ты ЗЛОБНОЕ ЧУДОВИЩЕ, но я не верю в зло, я знаю, что для ссоры нужны двое. Я знаю, тебя довели лидеры западного империализма. Ладно, им я тоже напишу.

А насчет тебя, то ты бы тут же перестал разбрасывать бомбы, если бы я смогла сделать так, чтобы ты хоть на миг увидел моего сына всем своим сердцем. Я знаю, тогда ты перестал бы заставлять мальчиков делать дыры в мире. Тебе стало бы слишком грустно. Так что я постараюсь рассказать как можно лучше, Усама, как только смогу. Наверно, ты понимаешь, что мне это дается не так уж просто, но я надеюсь, что письмо все-таки до тебя дойдет. Надеюсь, оно дойдет до тебя раньше, чем американцы, иначе мне придется пожалеть, что я вообще с этим связалась, правда?

Одним словом, Усама, если я хочу показать тебе моего мальчика, мне придется начать с того, где он жил и где еще живу я. Я живу в Лондоне, в Англии, и я согласна с тобой, что во многих смыслах это паршивое место, но я здесь родилась, так что ничего не попишешь. Снаружи Лондон кажется богатым, но в большинстве своем мы здесь очень бедные. Я видела запись, Усама, где ты говоришь, что Запад разлагается. Может, ты имел в виду Вест-Энд, запад Лондона? Мы не все такие. Лондон — это улыбающийся лгун, у него очень красивые передние зубы, но изо рта у него воняет, потому что задние зубы сгнили.

Моя семья никогда не была нищей, мы сводили концы с концами, тут, знаешь ли, есть разница. Мы были респектабельными людьми, старались производить приличное впечатление, но это давалось с трудом, могу тебе сказать. Мы не были ни красивыми передними зубами, ни гнилыми задними, и нас таких миллионы. Средний класс наделал про нас веб-сайтов. Если тебе интересно, ты на минутку положи свой «Калашников» и набери в «Гугле» «реальные пацаны» или «рэперы». Как я сказала, нас миллионы, но теперь нас, конечно, намного меньше, чем было. Я очень по ним скучаю, особенно по мужу и сыну.

Мы с мужем и сыном жили на Барнет-Гроув, это улица, которая идет от Бетнал-Грин до Хаггерстона. На Барнет-гроув есть дома двух типов.