Дэниел Хейз - Слезовыжималка

— Так ты знаешь Роберта Партноу?

— Роберта…

— Того редактора, который пропал, — пояснила Промис, и я услышал, как она разворачивает газету на том конце провода. — Ну, которого похитили. Взяли в плен. Какая разница.

— Да, — промолвил я. — Что-то слышал. В газете читал.

— Я тут подумала… ты не потому такой сюжет выбрал, Эван? Про похищение. Тебя Партноу вдохновил?

— С чего они взяли, что это похищение?

— Так в газетах пишут, — ответила Промис. — И люди так говорят, мне мама рассказывала. А мой дядя с этим Партноу знаком. Так ты не потому такой сюжет выбрал?

— Нет. Я эту книгу еще год назад писать начал. Просто не шло как-то. А недавно…

— А я думала, это новый роман.

Я отчетливо представил, как она удивленно приподнимает брови.

— И что говорит твой дядя?

— Дядя? Они просто в колледже вместе учились, не очень-то близко общались. Он вроде славный был малый.

— Партноу?

— Да, и вот они думают, что, может, какой-то обиженный автор, кто-нибудь, кого не включили в…

— Куда?

— Как же это называется? — Промис щелкнула пальцами. — В список! Или как его?.. Автор, которого не стали печатать. Так мне мама сказала, об этом, конечно, не стоит забывать. В смысле, об источнике информации. Моя мама. Не сорока на хвосте принесла. А знаешь что? Угадай! Она в гости приедет!

— Твоя мама? Сюда?

— А куда же еще? — удивилась Промис. — Через неделю. Хочешь с ней познакомиться?

— Конечно.

Я оглядел подвал и испытал острый приступ страха: Боба не было. Да нет, вот он, выходит из кабинки биотуалета. Как только он застегнул штаны, я задал ему вопрос, который Промис забросила в лабиринты моих мыслей.

— Ты про меня? — ушел Боб от ответа. — Или про средства массовой информации, которым плевать на правду, лишь бы сенсацию состряпать?

— Просто интересно… — Я откашлялся и посмотрел на кровать, где Боб хранил вырезки из газет и журналов.

— Если верить тому, что я прочитал, я вполне счастливый человек, который не стал бы исчезать без причины.

— Тебя это не смущает, нет? Все так единодушно решили, что тебя похитили. Неужели ты не мог просто взять и уехать? Взять и изменить свою жизнь? Мне неприятно об этом говорить, но везде одна и та же история: Роберт Партноу, успешный редактор, отец двоих детей, шестнадцать лет женат на прекрасной терпеливой Клаудии. А его берет и похищает спятивший писатель с серьезным психическим расстройством. Общество заклеймило нас своим воображением.

— Нас?..

— Я не имею в виду, что мы в одинаковом положении…

— Эван, ты когда-нибудь пробовал не жалеть себя?

Я ошарашенно уставился на Боба, но сдержался и ничего не сказал. Я попробовал войти в его положение: он застрял в Сэндхерсте, все время смотрит телевизор, худеет, конечно, но вместе с весом теряет определенную толику достоинства. Разве это легко?

— Ты смотрел «Пассажира»? Старый фильм…

— Нет.

— Антониони снял. Джек Николсон исчезает по собственной воле, надевает личину умершего человека, меняет всю свою жизнь, знакомится с Марией Шнайдер. Почему никто об этом не думает? Один умирает — другому дается шанс. Вот если я умру…

— А это мысль!

— Я серьезно, Боб. Представь себе, я умираю. Ты взял пистолет и пристрелил меня.

— Пистолет?

— Я умираю, а ты становишься мною.

— Становлюсь Эваном Улмером… — Боб выговорил мое имя, словно произнося название нового вида бактерий. — Спасибо, Эван, я предпочел бы воздержаться.

В библиотеке описался мальчик. Моча пропитала его штаны и капала на линолеум. Мы с Промис наблюдали эту сцену издалека, открыв записные книжки и держа наготове ручки. Библиотекарша отреагировала на это с удивительным проворством. Может, она и не знала, как вести записи, однако справляться с маленькими неожиданностями умела прекрасно. На ее месте я бы отправил мать ребенка в кладовку за тряпкой, чтобы вытереть пол.

— Совсем как тогда в опере. — Промис смотрела прямо на меня, слегка прищурившись, словно сама не верила своим словам. — Пласидо Доминго надрывался в «Турандот», а у меня приключилось несчастье. Бедный мочевой пузырь.

— Детей не стоит брать в оперу, — покачал я головой.

— Точно уж не на трехчасового Пуччини.

Мы с Промис наблюдали, как мать мальчика пытается вытереть его кроссовки обрывком газеты. Ребенок беззвучно плакал и так сильно морщил лоб, что казалось, еще чуть-чуть, и его голова сложится пополам.

— Что сказал бы Кафка? — спросил я, начиная игру, которую мы с Промис затевали все чаще.