Дэниел Хейз - Слезовыжималка

Я открывал ей грани своей личности, а она сидела и кивала. Иногда я даже сомневался, что она вообще при этом присутствовала, что я не разговаривал с самим собой. Обращался я всегда к ее голубым глазам, но, быть может, я себе льстил. Дразнил себя надеждой и пытался убедить в собственной честности и прямоте. Меня преследовало ощущение, что я еще не все рассказал, не выговорился до конца. Не рассказал того, что определит, стану я очередной диковинкой, которую отложат через минуту, или нет. Оставалась какая-то очень важная часть меня, о которой я Промис еще не рассказал.

С другой стороны, как я мог рассказать про Боба? Что она тогда подумает, как будет ко мне относиться, если я перережу ленточку, отделяющую вымысел от реальности? Ей нравилась размытость этой границы, то, как детали автобиографии способны служить источником вдохновения. Не факт, что она обрадуется, если эта граница исчезнет совсем. Рассказать ей про Боба — все равно что заявить: «Да, кстати, а по вторникам я совращаю детей у себя в подвале».

Кто знает, может, я и не прав. Может, к лету Боб и Промис пожмут друг другу мизинцы через решетку и будут болтать, делиться воспоминаниями о жизни в большом, злом Манхэттене?

— Брось, Эван. Я же тебе все рассказываю.

— Я тоже тебе уже многое рассказал.

— Но ты мне ничего не показываешь, — возразил Боб.

— Там одни наброски.

— Значит, что-то все-таки есть. Что-нибудь новенькое?

— Да. — Слово вылетело изо рта, словно птица из клетки. Обратно не загнать.

— О чем?

— Новая идея.

— Хорошо, дай мне почитать.

— Я еще не определился с жанром. И это очень сильно смахивает на…

— Все на что-то смахивает, Эван.

— Тебе не понравится.

— Может, не понравится. А может, и понравится.

Почему Кафка?

Я неоднократно задавал Промис этот вопрос. Я говорил ей, что не разбираюсь ни в его художественных произведениях, ни в автобиографических записках. Конечно, кое-что я у него читал; кто из нас хотя бы раз его не читал? Но что я запомнил? В лучшем случае какие-то обрывки: насекомые, бюрократические коридоры, голодные художники, лабиринтоподобные замки, слабоумные отцы. В личной жизни у Кафки всегда были сложности с женщинами, он так и не преодолел себя, так и не женился. Где-то я это вычитал и потом запомнил. Наверное, потому что сам испытывал подобные трудности. Кроме этого, я не знал ничего, пока не купил «Замок» в магазине «Ризолли» во время экскурсии на Манхэттене. (Мне было немного стыдно, что я не купил ее в местном книжном магазине «Букнук», где я все обычно покупал. Хотя Промис с гордостью заявила, что она не переступала порог этого магазина с того дня, как ей исполнилось пятнадцать.) Я купил роман Кафки, уважая мнение Промис, и начал читать в поезде на обратном пути в Сэндхерст. И тут же ощутил паранойю этого романа, услышал тихий голос рассказчика. Роман завораживал. Как будто тебе в рот сыпали сахар прямо из пакета.

Я это себе представлял следующим образом. Мой отец привязан к стулу. Перед ним на веревочке висит страничка спортивного раздела газеты, своего рода ежедневная награда, чтобы заставить его вчитываться в то, что написал его сын. Как бы я знал, что он действительно читает? К его мозгу были бы подключены тоненькие проводки, вживленные при помощи длинных и острых иголок. На другом конце провода лампочка то загорается, то гаснет после каждого прочитанного предложения. А страницы у книги переворачивала бы, не без определенного шика, Вэнна Уайт. (Намек на эротические грезы моего отца.) И так до тех пор, пока он не прочитает всю книгу _ со ртом, залепленным скотчем, и раздувающимися от гнева и тщетных попыток освободиться ноздрями.

— Как в «Заводном апельсине», — подсказал Боб.

Я заскочил в подвал, чтобы поведать ему свою маленькую фантазию. Правда, часть про Вэнну Уайт я опустил.

— А что там? Что там в «Заводном апельсине»?

— Ты фильм видел?

— Довольно давно.

— Там парня заставляют смотреть кино. Силой открывают глаза. Привязывают к стулу.

— О чем ты, Боб? Думаешь, я оттуда идею позаимствовал?

— Ничего я не думаю.

— Думаешь, — настаивал я.

— Да нет же!

Я взглянул на Боба и откашлялся. Все думают одно и то же. Даже если им рты скотчем заклеить. Даже во сне. Постоянная череда упреков.

— Это…

Я ждал, что Промис закончит вопрос. Мы стояли у библиотеки, прямо у велосипедной стоянки. Но слова повисли в воздухе, а моя собеседница пристально смотрела мне в глаза. То одним глазом, то другим. Она некоторое время стреляла глазами, а потом, словно неожиданно потеряв равновесие, навалилась на меня и поцеловала.