Михаил Кречмар - Насельники с Вороньей реки (сборник)

Я подошёл к столу и взял один из них.

Это был здоровенный нож, более похожий на гибрид сувенирного кинжала со средневековым фальшионом, – обоюдоострый, изогнутый и весь испещрённый странными бороздами, в которых можно было в первую очередь усмотреть деятельность резца бормашины и только во вторую – фигуры рыб, оленей, лосей и медведей. Медведи изобразителю удались хуже всего.

Рядом лежали ножны – две доски, связанные между собой сыромятными кожаными ремнями. Между досок зияла промежность, в которую, по мысли создателей, и должно было вставляться это чудо.

– Это что за предметы народного творчества? – ухмыльнулся я.

– Народного! Вот именно – творчества! – Свиридов наконец обрёл дар речи и обратил его весь на меня.

– Представляешь, Андрюха, они вчера с этим народным творчеством подкатили к рейсовому автобусу – с идеей продать его за полторы тыщи целковых! Не, я что, я не против личного обогащения. Я очень даже за… Но чтоб такое?

Полуметровый клинок сверкнул перед носами убогой парочки. Ламуты захныкали.

– Не, Андрюха, – продолжал бушевать Свиридов, – ты мог себе в страшном сне представить такое народное творчество? А?

И нож с грохотом плашмя опустился на стальное ограждение точильного круга, в результате чего клинок изогнулся под углом градусов эдак в восемьдесят.

– Во! – Свиридов с удовлетворением посмотрел на дело рук своих. – Так им хоть из-за угла резать можно. У Фомки Сундеева была берданка – из-за угла стрелять, а у вас ножик – из-за угла резать. Можете в одну команду объединиться. Тьфу, что-то вру я, – спохватился капитан. – Берданку я у Фомки отобрал для его же собственной безопасности. Так что довольствуйтесь одним ножиком…

– Ты им что, его отдать собираешься? – хмыкнул я. – Изготовление холодного оружия вроде как законом запрещено…

– Так то – оружия, – сплюнул Свиридов. – Где ты здесь оружие видишь? – Он помахал изогнутым клинком под носом теперь у меня. Я попятился.

– Оружие, – продолжал вещать вошедший в раж Свиридов, – это вот!

Я не понял, что произошло, но одновременно с его словами в толстую лиственничную колоду, стоявшую у задней стены гаража, впился и задрожал, как камертон под уверенной рукой настройщика, неизвестно откуда взявшийся нож.

– И вот!

На этот раз я успел увидеть, как что-то сверкнуло у Свиридова в руке, и тут же второй клинок затрепетал рядом с первым.

– Принеси, Андрюха, они сами по себе не кусаются.

С некоторым трудом я вытащил клинки, глубоко впившиеся в плотное сырое дерево.

– Вот они, – успокоившись, заворчал Свиридов, – настоящая зековская работа! У зека нормы времени не было, любимый ножик он мог годами доделывать. Не было у него потребности – на автобусную остановку идти и на дюжину водки менять. Нет, «на менять» у зека были ножики, но немного другие. А это – ножи «на смерть», сук резать, со своими драться, жизнь свою всеми путями оберегать. Вот этот, – Свиридов поднял двумя пальцами короткий клинок, увенчанный длинной рукоятью из наборного пластика – эбонита, с овальной стальной гайкой в навершии, – ещё сороковых годов, переходил из рук в руки. Делал его легендарный на Колыме мастер Хрипатый с прииска «Лунный». Глядите, идиоты: ничего лишнего, только клинок и ручка! Клинок почти трёхгранный, короткий, чтоб в рукав ложился, толстый – чтоб кинуть можно было без опасения. Баланс… – он сокрушённо махнул рукой. – Да вы и слова такого, небось, не знаете.

– А это, – он поднял второй – классическую «финку» с клинком-«щучкой» и широким долом посреди лезвия, – уже более новая работа, с Тальской зоны. Ну здесь уже мастер халтурил помаленьку. Эти пальцехваты на рукояти явно ни к чему, дань моде, носик спустил сильнее, чем требуется, на рукоять оргстекло пошло… Не, по-старому надо жить, по-старому… Но обрати внимание, Андрюха, – старый милиционер явно считал меня единственным в этой компании, кто способен воспринять его разглагольствования без опасения схватить умственный паралич, – спуски лезвия у всех сделаны прямые. Это потому что народ не ленился, выводил их на камне, часами, может – сутками. Сперва на одном, потом на другом, потом на ремнях брезентовых и лентах транспортёрных. Так и полируется до состояния северного сияния. Которое, кстати, не просто для красоты делается. Полированный нож входит в брюхо, как маслом смазанный. Вон погляди, сколько им лет, а в каждый можно, как в зеркало, посмотреться. Вот это – оружие.

Свиридов повернулся к отчаявшимся ламутам.