Антон Соя - Джаз-Банда

В помещении стоял беспощадный запах перегара, но Пастух не придавал этому значения или делал вид, что ничего не замечает. Он был бодр и безостановочно улыбался, что воспринималось несчастными музыкантами как издевательство. За окном разгорался погожий день, и солнце покорно освещало огромную комнату так, что не пришлось даже зажигать свет в помещении. Кухня-столовая наполнялась стонами страданий и похмельными кряхтениями, но, несмотря на свои утренние мучения, на репетицию явились все до одного.

— Сейчас мы посмотрим, как вы за ночь сыгрались, — витийствовал удовлетворенный проведенной ночью Пастух. — Дирижировать я, как вы уже сами знаете, умею только пистолетом, так что — поехали!

С большим усердием и страданиями на лицах духовики завели свою партию, но не успели отыграть и пары тактов, как Пастухово ухо уловило фальшь:

— Лажаете!

— Мы — Кремлевский оркестр, Костя, — встал честолюбивый трубач.

— Заново! — Пастух подал сигнал рукой, и духовые зазвучали с новой силой.

— Лажаете, Кремлевский оркестр, — начал выходить из себя Пастух. Он судорожно размахивал руками и краснел.

— Это не мы.

— Точно, — заступился Саныч, — не они.

Все замолкли и услышали отвратительно воющую автомобильную сигнализацию за окном.

— Невозможно работать в таких условиях, — хором, стройно загудели избалованные музыканты.

— Так. Продолжайте, — прервал их возмущения Пастух, — а я пойду разберусь.

— Это у Николаича, генерала соседского. Наверное, внучок опять балуется, я схожу с тобой, — сказала опоздавшая на репетицию из-за утреннего макияжа счастливая хозяйка дома.

— И я с вами, — простонал самый помятый музыкант из оркестра с говорящим погонялом Кащей, — проветрюсь, а то худо совсем.

Через минуту после ухода инспекционной тройки подлая сигнализация резко замолчала, и Пузцо решил взять шефство над музыкальной оравой.

— Ну ладно, парни, раз с духовых не покатило, начнем с ударных.

— Мы не ударные, мы перепончатые, — обиделись оркестранты.

— Да хоть чешуйчатые. Поехали! — Пузцо, как Пастух, взмахнул своим пистолетом, и ударники начали.

— Парни, — сморщился Пузцо через секунду, — эту фразу проще надо играть!

— Мы знаем, как ее надо играть, — не соглашались ударники с пузцовскими местечковыми претензиями.

— Смотрите, как надо. — Пузцо схватил свой огромный барабан и начал в него стучать. Стучал он так, что Кремлевский оркестр попадал со стульев от смеха, что, разумеется, не понравилось Пузцу. Он вплотную подошел к барабанщикам, литавристам и бубнистам и зашипел:

— Ну что, твари перепончатые, эту фразу мы будем играть тупо так, — и вновь показал на собственном примере, как надо.

— Нет, тупо так! — стояли оркестранты на своем и упрямо били в свои инструменты. — У нас за спиной, на секундочку, джазовая школа и консерватория.

— Ах так! — рассвирепел Пузцо. — А у меня за спиной три ходки, а в руке большая палка!

На последних словах он схватил большую палку и на всех парах вкатил по башке ближайшего барабанщика.

— Ах так! — оскорбился оркестр. — Понаехали тут!

Похмелье десятков людей как рукой сняло, и сразу несколько ударников, точно вороны, налетели на Пузца. Саныч и Автогеныч поспешили на помощь товарищу, по чьей голове стучали литаврами и тарелками, и вскоре к драке присоединился весь оркестр вместе с кухонной утварью Дулиной.

На крики и звуки бьющегося стекла спустилась удивленная Жаннет, которая мгновенно получила тубой по темечку и обрела недолгий покой прямо на лестнице. В «Веселой бригаде» осталось всего трое защитников южноморской школы джаза, но они привыкли биться с превосходящим числом противников. Они встали спиной к спине — и перевеса оркестрантов не чувствовалось. Периодически, когда бригаде удавалось удачно засветить кремлевцам, они выкрикивали:

— У нас джаз играют так!

Кремлевцы озвучивали свои удачные ходы фразой:

— А мы играем так!

По всей столовой уже валялись обморочные тела, барабан Пузца уныло качался на люстре, но битва за чистоту музыкальных традиций продолжалась — «Веселая бригада» привыкла стоять до конца.

В это время Пастух, Дулина и Кащей стояли у шикарного «лексуса» генерала Григорьева, который, в свою очередь, воспитывал непослушного внука.

— Вот, Сережка, мешаешь народной артистке репетировать, джаз играть. Между прочим, джаз — очень хорошая музыка.

— Очень хорошая музыка, — недоверчиво кивнул Сережа, вслушиваясь в шум и гам, доносящийся из окон дулинского дома.