Антон Соя - Джаз-Банда

На улице царила тихая ночь, нарушаемая только радостными возгласами на кухне и звоном бокалов. Со стены на веселого Пастуха бодро смотрела Дулина-старшая. Фотография была сделана несколько лет назад в каком-то южном городке Испании, о чем свидетельствовала надпись внизу портрета. Дулина улыбалась и как будто делила с Пастухом нынешнее торжество. Костя отвлекся от сочинительства и несколько минут смотрел на Алису, улыбаясь ей в ответ. Он что-то проговаривал про себя и обещал диве, и в этот момент он был уверен на тысячу процентов, что страстная сладкая ночь была проведена именно с ней. И когда Пастух уже был готов одеться и пойти к своей старшей избраннице, в комнату без стука вошла красивая, молодая и свежая Жаннет, настроенная романтично и отчасти пафосно.

— Костя, я — твоя! — отрезала прямо с порога юная особа, наряженная в прозрачный пеньюар. — Возьми-ка меня так же быстро, как взял сегодня все эти радиостанции.

— Не понял! — Пастух медленно положил гитару рядом с собой и снял котелок, как бы приветствуя девушку.

— Скорее, скорее, грубо и зло, — шипела приближающаяся Жаннет. — Я хочу, чтобы у тебя в руке был пистолет.

Жанна не дала Пастуху ответить, она подошла к нему вплотную и повалила на кровать. При этом на пол упала гитара, грустно бренькнув в ответ на подобное хамство. Инструмент задел Дуську, которая моментально оживилась и стала гонять пятачком по комнате порхнувший на пол вслед за гитарой пеньюар. Жаннет скакала на Пастухе, как на диком коне, не давая сказать ему ни слова.

— Еще, еще, мой герой! Мой бандит! Сделай рожу пострашнее!

Костя был в полной власти этой фурии, их любовные стоны и крики сливались в многоголосье с поросячьим визгом и джемом внизу, где спевались и сыгрывались Алиса, оркестр и «Веселая бригада».

— Ах ты, разбойник. На мой вкус, ты чересчур нежен сегодня, ты не мог бы быть позлее?

Жаннет и Пастух тяжело дышали. Они распластались на кровати в откровенных позах и не могли восстановить дыхание. В ушах шумело, голова кружилась. Дуська никак не успокаивалась, доедая дорогущий пеньюар.

— Разве тогда в Беленджике я был злым? — наобум поинтересовался Пастух, глядя в потолок. — И ты, кстати, тоже показалась мне тогда гораздо нежнее.

— Костя, окстись, мы даже не поцеловались как следует в Беленджике. Я наглоталась таблеток и всю ночь скакала на быке, я была зла на тебя, решила, что ты не бандит, а музыкант, а их я с детства ненавижу. Терлись все время рядом — алкашня, неудачники, а ты — мой герой!

Жаннет перевернулась на живот и оперлась на локти, не спуская глаз с Пастуха. Тот задумчиво накручивал ее волосы на палец и продолжал смотреть в потолок.

— Подожди, так, значит, я все-таки был с Алисой тогда? Обалдеть…

— С мамой? — не удивилась Жаннет. — Исключено. Маман утанцевалась и заснула за столом, там я ее с утра перед самолетом и нашла, а ты куда-то пропал. Но я тебя не очень-то и искала, а зря. Мой бандит!

Жанна, набравшаяся за время разговора новых сил, снова стала карабкаться на Костю, который вяло пытался сопротивляться. Его тело полностью соглашалось продолжить любовные скачки, но в голове все так же пульсировал вопрос, который наконец вырвался на свободу: «А с кем же я тогда был?»

Жаннет, отвлекшаяся на секунду от своего приятного занятия, не придала ни малейшего значения Костиным мучительным размышлениям:

— Может, с Дуськой? — спросила она, подняв тонкие брови и смешно округлив горящие глаза, и продолжила тонуть и топить Пастуха в сладкой и страстной стремнине секса.

Утром Пастух собрал свою заметно увеличившуюся паству репетировать в просторной кухне-столовой Дулиной. Мебель аккуратно придвинули вплотную к ровным стенам нежного персикового цвета с узорами под потолком, и весь кремлевский оркестр, в тесноте да не в обиде, расселся по своим местам.

— Ну что ж, поздравляю, битлы, — тоном серьезного оратора вещал Пастух. — Радио все наше, целиком и полностью. Сегодня с утра, то есть сейчас, у нас большая репетиция, днем я с парнями съезжу на разведку на «Клип-ТВ», а вечером снимаем клип на наш хит. Вот так вот.

Музыканты, с помятыми от ночного джема лицами, уныло слушали Пастуха, периодически прихлебывая воду из стаканов и потирая глаза. Кто-то держался за голову, кто-то усилием воли не давал глазам закрыться, контрабасист дремал на грифе своего инструмента. Болотного цвета лица, мутные, ничего не понимающие глаза, торчащие в разные стороны, как у клоунов волосы — таков был оркестр Пастуха этим утром.