Антон Соя - Джаз-Банда

Братва склонилась над своим боссом, наблюдая, как тот шевелит во сне губами, и некоторое время молчала. Наконец пересохшее горло Саныча выдало всех присутствующих, потому что он закашлял, как старый дед, и разбудил Пастуха, который не без труда разлепил глаза.

— Босс, Люба тебя убьет, — хрипло сообщил Саныч Пастуху, на груди и шее которого сверкали боевые засосы, напоминавшие по форме и цвету едва поспевшие вишни.

Костя, обалдевший от таких первых утренних заявлений, начал озираться вокруг и, не найдя ничего интересней надписи «Спасибо, Котик!» губной помадой на зеркале, рухнул обратно в подушки.

— А где все? — просипел Константин.

— Улетели твои Дулины в свою Москву поганую. А гости разбежались по домам.

— А с кем я вчера, того этого? Ни черта не помню.

— Ну, это как обычно, — с традиционным сарказмом выдал Пузцо.

Пастух сосредоточенно старался заставить себя вспомнить, с кем провел эту бурную ночь, но никак не мог понять, кто та незнакомка, что так расточительно наследила на его теле. Перед глазами мелькали обрывки вчерашнего веселья, разговоры с Дулиной, Жаннет, пьяные животные, малолетние девицы, обвившие шеи Саныча и Автогеныча, звон бокалов, искры шампанского, дикие пляски, яркие вспышки фотоаппаратов — весь этот балаган, прекратившийся для Пастуха ударом подноса и продолжившийся сладкой ночью, лучше которой он не мог представить. Он тщетно пытался соединить все события в одну цепочку, но всякий раз спотыкался на том или ином месте, не в состоянии прекратить думать о прошедшей, к его великому сожалению, ночи. Ему казалось, что на его губах все еще тлеют огненные поцелуи незнакомки, но он никак не мог понять и сопоставить, кому же могли принадлежать эти жаркие сладкие уста, что теперь не дадут ему покоя, пока не объявятся вновь. Такие нежные, такие желанные, такие родные…

— Не может быть, неужели… с Элис? — осененный неожиданной догадкой, испуганно спросил Пастух и, полежав еще минуту в полном оцепенении, встал с кровати. Из-под одеяла тут же с визгом выпала сонная, измазанная помадой Дуська — любимица и верная поклонница Пастуха, маленькая свинка со смешным хвостиком-спиралькой.

— Ну что, братва, теперь нам одна дорога — в Москву, за базар отвечать, — напряженно проговорил Пастух, пытаясь затушить гомерический хохот коллег. — Наобещали мы вчера народной певице — теперь надо ехать. Дадим Москве джазу! Так что, битлы, айда в Южноморск, с родными прощаться.

Банда, правильно оценив звенящий пафос в голосе Пастуха, в момент посерьезнела. Через полчаса «Веселая бригада» вышла из особняка, уже исполненная значимости своей нелегкой будущей миссии, хоть и в мятых костюмах и с такими же лицами, зато в полном вооружении. Во дворе местные добровольцы заканчивали грузить похмельных животных в фургон для перевоза скота, присланный банком из Южноморска. Саныч подошел к фургону и, сняв у грустного покорного быка с могучей шеи колокольчик, положил его в карман двубортного пиджака.

— На память о классной тусе. Держись, братан!

Саныч по-дружески похлопал быка по могучему рыжему боку и присоединился к товарищам, садившимся в запылившиеся ЗИМы. Заурчали мощные моторы, и джаз-банда рванула в родные пенаты прощаться с дорогими их сердцам земляками.

День промчался быстро, как почтовый поезд. Героические спасители джаза успели вернуться домой, попрощаться с семьями и собраться в дальнюю дорогу. Ехать было решено на родных боевых машинах: хоть и дольше, зато привычнее и понту больше. Правда, Пастуху не удалось по-человечески попрощаться с Любой. Строптивая девица забаррикадировалась в своей спальне и, ответив оттуда на Костины объяснения о срочном отъезде и великой миссии сакраментальным «скатертью дорога», замолкла до его ухода.

На душе у Кости скребли кошки. Его сердце разрывалось между диковатой, но милой сердцу и такой родной Любовью и таинственной незнакомкой, исполнившей прошлой ночью все его заветные мечты и растаявшей в предрассветной дымке.

Толпа южноморских любителей джаза облепила еще недавно грязные от дорожной пыли ЗИМы, которые теперь блестели, как бриллиантовые слезы в глазах провожающих бандитов-музыкантов поклонниц. Администрация города и допущенные к телу фанаты «Веселой бригады» пожимали своим героям руки и что-то истерично тараторили Пастуху. Пастух, вполуха слушая их, бережно достал из машины свой любимый саксофон и торжественно передал его Ромеро как символ власти. Ему же Костя громогласно поручил следить за порядком в Южноморске, чтоб все в родном городе знали — их жизнь в надежных волосатых татуированных руках. Пастух и Ромеро по-братски обнялись, толпа торжественно заулюлюкала. Пора было ехать. Не признаваясь в этом себе, во время прощания Костя жадно искал в толпе Любу и не обращал должного внимания на преданных фанаток, которые, обливаясь слезами, трясущимися руками протягивали ему какие-то скромные подарочки и домашние пироги в дорогу. Любовь не пришла.