Антон Соя - Джаз-Банда

— Так что, Зинуля, скинуть? Годиков или килограммчиков дцать?

— Ой, уела, блин! Иди ты, дорогая моя, — обиженно затарахтела толстушка. — Джаз, между прочим, — музыка для толстых.

— Да тихо вы, вороны, раскаркались тут! — шикнул в их сторону полковник милиции Кузьмич.

Седеющий и тощий, он выглядел так, будто не доедает и половины дневного рациона. Большие грустные глаза делали его похожим на собаку, вечно просящую у стола кость. Собственно, реденькие усы никоим образом не меняли его образа и складывающегося впечатления.

— Иваныч, — уныло обратился он к мэру города Южноморска, склонившись к его уху, — Иваныч, у КПП сегодня опять была стрельба, десять трупов, не меньше, а то и больше. Два джипа — трофеи.

— Кузьмич, когда ж это все кончится-то? — отчаянно повернулся к милиционеру мэр, попутно вытирая голубым платочком вспотевший лоб. Вельможа был облачен в темно-серый костюм и выглядел вполне достойным своего престола. — Жили же мы раньше без этого джаза-шмаза, и хорошо ведь жили!

— Тихо, дорогой мой, не шуми, — успокоил его Кузьмич, — в городе порядок, народ доволен. А кто там за периметром полег — пока не наше с тобой дело. Ты не переживай, знаешь же, что рано или поздно и на нашего Пастуха найдется серый волк с острыми зубками. А пока пусть попрыгает и ножками подрыгает.

Губернатор лишь недовольно покачал головой, продолжая утирать пот, а Пастух и команда закончили играть очередную песню. Площадь в экстазе издала крик, убивающий насмерть барабанные перепонки, а правительственная трибуна в общем порыве заскандировала «браво», аплодируя молодым и талантливым хозяевам жизни.

— Урод! Подонок! Пошел вон отсюда со своим сексофоном! Убирайся, скотина!

Люба в коротенькой темно-синей ночной рубашке стояла у двери спальни и бранила Пастуха, пытавшегося пробраться к кровати. Ее длинные волосы были слегка растрепаны, а красивое лицо, искаженное злобой и ревностью, блестело от слез.

— Как ты вообще смеешь приползать домой в таком виде, со своими гребаными засосами? Убирайся прочь!

— Любочка, Любонька моя, Любушка любимая, — едва выговаривая столь сложные для его состояния слова, старался обнять и утихомирить девушку Пастух. — Люба, я же артист, я же с песней по…

— По морде! — твердо закончила его тираду Люба, оставляя уверенный отпечаток маленькой твердой ладони на Костином лице.

Пастух кубарем выкатился из спальни в коридор, а Люба захлопнула дверь, продолжая швыряться всем, что попадалось ей под руку. Из-за двери только и слышались, что глухие шлепки книг, звонкие брызги разбитой посуды, треск порванных подушек. Наконец прильнувший ухом к двери Пастух услышал тяжелый гулкий удар в стену.

— Ой, мамочки, саксофоном долбанула, — пытаясь подняться на ноги, прошептал Пастух. — Ну как такую не любить.

С трудом держась на ногах и попутно хватаясь рукой за стены, Пастух проследовал на просторную кухню-веранду. За окном трещали цикады, на небе уверенно горели звезды, помогая фонарям освещать сад бандитской виллы. Посреди огромного стола стоял аквариум с золотой рыбкой, которая усердно плавала по диаметру своего круглого домика и будто шептала что-то осуждающее. Пастух достал из бара бутылку водки, уселся напротив аквариума и залпом выпил почти целый стакан.

— Люба и джаз, понимаешь? — содрогнул свежий воздух запахом алкоголя Пастух, — ну и еще парни мои, музыканты — вот весь мой кайф от жизни, понимаешь, дуреха ты хвостатая?

Задав вопрос, Пастух решительно чокнулся с аквариумом и налил себе еще добавки.

— Думаешь, я не понимаю, что меня и джаз все любят из-под палки? А Любка так вообще ненавидит уже. Вот если бы я родился лет сто назад, рыбонька моя! Какие были времена! Что за люди: Утесов, Аль Капоне… Ты «Веселых ребят» видела, а? А «В джазе только девушки»? Ничего ты не видела, дурында ты позолоченная, голда плавучая. Будем, морепродукт! — снова чокаясь с аквариумом, выдал Пастух. — Ты думаешь, я кто? Бандит?! Нет, рыбка, я артист, понимаешь? Артист! Молчишь, не понимаешь. Вот и Любка не понимает, настучала мне по тыкве, зараза. Я любую другую пристрелил бы уже за такое, а эту — люблю. А засос этот — ну, это ж фанатки, они как ты, как рыбки золотые, для красоты. А Любка — для любви, понимаешь? Эх, скукота, бытовуха, масштаба мне не хватает. Вот если бы мне как Утесову поперло, ну как вот в старом фильме, чтоб все любили джаз, чтоб все любили нас, чтоб с песней по жизни… За Любовь! — вскрикнул Пастух, стукаясь стаканом об аквариум с такой силой, что обе посудины чуть не треснули пополам.