Эмилиян Станев - Тырновская царица

После печальной пасхи, в июне, как-то серым, пугающе мрачным днем с мутным, зловещим небом, мы, дети, испытывали необъяснимое беспокойство, словно перед близкой грозой. Около одиннадцати часов подземный великан ударил своей могучей палицей, и земли запрыгала, как оброненная сковорода. Мы с изумлением смотрели, как, порубленные невидимыми саблями, разваливаются на куски и катятся по крышам дымовые трубы, как шатаются, точно пьяные, дома и город заволакивает тучами пыли. С Варуши полетели куски рогожи» средь грохота и гула негромко зазвонили церковный колокола, приведенные в действие землетрясением. В следующее мгновение наступившую гробовую тишину разорвали крики наших матерей, откуда-то выскочила обезумевшая женщина и с воплями кинулась на середину площади. Из крутых улочек бежали женщины и старики, некоторые осеняли себя крестным знамением, все были покрыты известковой или кирпичной пылью. А великан все продолжал бить своей могучей палицей о землю, и за каждым ударом следовал близкий и далекий грохот рушащихся зданий, звон бьющегося стекла, хлопанье дверей, дикий рев и отчаянный лай собак. Испуганные и потрясенные, мы пытались понять причину этого адского шума, ведь пасха давно миновала и «Царь Славы» давно уже отбренчал веригами у церковных ворот. И разве сошествие Христа в ад обязательно должно рушить дома, валить дымовые трубы? Но вскоре рыдания матерей заразили и нас. Земля металась, как живая, словно стремилась освободиться от всего, чем люди ее обременили. Все, от мала до велика, сгрудились на площади. Матери прижимали нас к груди, счастливые тем, что мы целы-невредимы, и оплакивали свои дома, считая их обреченными, а те, у кого мужья служили в конторах чиновниками, не спускали расширенных от ужаса глаз с улицы, что вела к Баждарлыку. И наконец среди пыли, подземных толчков и громкого плача показалась толпа таких же обезумевших людей, осыпанных штукатуркой, с изжелта — бледными лицами и невидящими глазами. Каждый искал своих и, если не находил их на площади, шел дальше. Хаджи Николи рвал на себе волосы и молил о помощи — его сестра и квартиранты остались под развалинами дома. Но никто не решался последовать за ним, и он с душераздирающими рыданьями повернул назад. Потом стали приносить на полотнищах контуженых и мертвых. Толчки накатывали неравномерно, со все ббльшими интервалами, группка храбрецов кинулась в дома — принялись вытаскивать ковры, дорожки, тулупы, тюфяки, одеяла, которыми в скором времени была устлана вся площадь. Мы покорно сидели и слушали, как неистовствует подземный великан, как колотит землю своей палицей. Утром полил дождь, словно затем, чтобы смыть с города пыль и грязь. Стало известно, что в помещении мужской гимназии много раненых солдат погибло. Турки военнопленные откапывали трупы, а по городу ползли слухи о заживо погребенных.

Оставшиеся без крыши над головой тырновчане растащили дровяные склады, и на Марно-поле, на Картале и во дворах вырастали сараи и бараки — нищенский город рядом с древним, погруженным во тьму. Многие семьи переселились на виноградники. Быстро распространились слухи о частых столкновениях между союзниками, а на пятый день после землетрясения разразилась страшная гроза. Затем пошла свирепствовать холера, и по улицам потащилась крытая повозка городской управы — черный гроб для живых мертвецов. Каждый день стук ее колес повергал тырновчан в ужас. Она подъезжала к одному из домишек с обвалившейся штукатуркой и покосившейся крышей, хмурые санитары выносили больного, клали в повозку и, заперев ее висячим замком, везли в холерный лагерь неподалеку от кладбища. Земля там побелела от хлорной извести, а позади бараков зияла огромная яма, наполненная известью и водой. В этой яме хоронили умерших. И тот, кого увозила черная повозка, прощался с близкими и соседями, называя каждого по имени, ибо прощался навек…

После зловещего шестнадцатого июня, когда царь Фердинанд объявил о начале Межсоюзнической войны, [25] Межсоюзническая война — вторая Балканская война 1912–1913 гг. мы узнали о том, что Марины нет больше на свете. Тоже скончалась от холеры. Видел ли доктор Старирадев, как она, контуженная во время землетрясения, выносила из мужской гимназии раненых и как позже ухаживала за больными в холерном лагере? С кем простилась она, чьи имена называла, запертая на замок в черной повозке-гробе? Может быть, своих родных из Марно-поле, таких же бедняков, как она сама, или несчастного арестанта, почтальона? Роднее всех в эти минуты были ей, наверно, раненые и больные, ради которых она пожертвовала жизнью.