Эмилиян Станев - Тырновская царица

В дверях показался аптекарь и что-то сказал. Шум смолк, и доктор заметил, что все взгляды обратились к нему.

— Что произошло, доктор? — спросил аптекарь, подходя к его столику и растопырив руки. — Ты можешь объяснить?

— Что ты имеешь в виду?

— Погляди, какая толпа возле «Царя Бориса». Твоя помощница поступила в публичный дом.

— Как в публичный?

— А вот так. Там уже с час как наяривает музыка. Полгорода сбежалось на нее поглядеть.

Доктор побелел и схватился обеими руками за стол. Лицо напряглось, на лбу выступили капельки пота.

— Это подло, господа! Отвратительно! — проговори он.

— Она выглядела вполне приличной женщиной, и собой хороша, и обходительная. Как ты довел ее до этого, доктор? — раздался голос нотариуса.

На доктора сначала смотрели с сочувствием, но затем стали появляться злорадные улыбочки, а господин Николаки воскликнул: «На деньги позарилась, подлая!» Нотариус ехидно рассмеялся. Владелец пивоваренного завода неожиданно затрясся мелким, восторженным смехом и пошел полюбоваться на зрелище перед публичным домом.

— Сколько раз я требовал, чтобы закрыли это заведение! — с возмущением воскликнул аптекарь.

С улицы донеслись громкие голоса и топот. Кто-то вошел в зал, оставив дверь открытой, и между столиками неожиданно возник почтальон — без фуражки, лицо испитое, измученное. В его голубых глазах стоял ужас… Он, видимо, дрался — из носа текла кровь.

— Что же это вы сделали с моей женой, господин доктор? — закричал он и бросился в глубь зала. — Господ дом богом молю! Идемте, помогите ее забрать!

Доктор поднялся из-за столика и стоял, опираясь на трость, высокий, грозный.

— Что-о-о?

— Она говорит: не выйду, покуда доктор Старирадев не придет. Только вам откроет. Идемте, господин доктор, вызволим ее! Умоляю вас! — со стоном проговорил почтальон, ища у собравшихся помощи и сочувствия.

— Объясни толком, чего ты хочешь от доктора, — Иванчо Хаджипетков вышел из-за стойки, опасаясь за репутацию своего заведения.

— Заперлась она, люди добрые, и не отпирает. Говорит, только доктору отопру… Стыд-то какой, господи! Пойдемте, господин доктор, пойдемте, пока не поздно.

С злым, искаженным болью лицом доктор вышел из — за столика.

— Не имею ничего общего с твоей женой, болван! Иди к черту! — рявкнул он.

Почтальон хотел преградить ему дорогу, но доктор оттолкнул его.

— Сволочь! Ты мне семью погубил! — почтальон завизжал и ухватил доктора за полу пиджака.

Доктор изо всей силы ударил его по лицу, прошел мимо повскакавших с мест посетителей и, ничего не видя перед собой, зашагал к дому…

На другое утро Старирадев повесил на двери объявление, что прием больных отменяется, и поехал в больницу. Тырновчане видели, как он, по-прежнему уверенный в себе, сидит в коляске, привалившись к спинке и закинув ногу на ногу, руки — на набалдашнике трости. «Ваше злорадство меня совершенно не трогает, все вы плебеи», — читалось на его лице.

С этого дня он стал держаться еще суровее с больными и коллегами, обедал и ужинал в военном клубе, и всегда у входа его ждала коляска. Бабку Винтию он прогнал, дом пришел в запустение, выглядел еще неприветливее. Доктор возвращался домой в подпитии только чтобы переночевать. Алкоголь усиливал в нем жестокость, подавлял чувство унижения и стыд, укреплял пошатнувшуюся гордость. Мать преследовала его, требовала, чтобы он переехал к ней, и, когда звонила и стучалась в входную дверь, он не отпирал ей. Побывать на вилле Смиловых ему даже и в голову не пришло. Несколько дней ничего не происходило, все словно унесло мутным потоком, из которого он сумел выбраться, и душа его точно уснула. Он не интересовался, уехала ли Элеонора, что стало с Мариной и что говорят в городе. Ненависть и презрение ко всему здешнему мешали ему жить. Он ощутил себя чужеземцем, одиноким, без друзей, и горько раскаивался, что в свое время не прислушался к советам своих французских коллег. Подумывал об отставке, о переезде в столицу, но угроза войны побуждала не спешить с этим… Он похудел, постарел. В короткие летние ночи часто встречал зарю без сна, измученный мыслью о своем унижении, жил точно больной.

В начале августа, как-то вечером, когда он вышел из коляски перед домом, кто-то потянул его за рукав. Это был господин Николаки.

— Доктор, ты что же это бросил нас? — сказал он. — Что было, то сплыло, плюнь и забудь. Мы мужчины, с кем не случалось. Заглянем в «Турин», выпьем?