Эмилиян Станев - Когда иней тает

Капитан ничем не обнаружил своего огорчения. Наоборот, несчастье словно обогатило его новыми переживаниями и дало ему повод вспомнить кое-какие забытые истории…

В последние годы он уже не затевал никаких ферм и торговых предприятий. Сбережения подходили к концу, и капитан Негро так изменился и стал до того похож на своих сограждан, что никто на свете не мог бы догадаться, что этот маленький человечек был когда-то славным, знаменитым мореходом. Только когда в кафе заходила речь о далеких странах, о мореплавании или о политике. Черный капитан брал слово и разъяснял своим согражданам суть дела. Но теперь они относились с недоверием даже к его географическим познаниям.

— Врешь! — кричали бывшие его почитатели. — Такого города в Америке нету! Ты там не плавал и не был никаким капитаном.

«Американец» сокрушенно умолкал. Завистливые и злобные души открыто над ним смеялись. Наглость их была безгранична. Один стибрил у него часы, другой при помощи игры в кости выманил у него кольца, третий украл цепочку и т. д. Моряцкая щедрость капитана и без того ярко проявлялась в угощениях приятелей, так что в какие-нибудь пять-шесть лет он совсем разорился.

Общипав на нем все экзотическое оперение и совершив над ним, так сказать, «бытовую уравниловку», мещане оставили его в покое. Капитан брался за самые различные профессии: то опрыскивал фруктовые деревья против ржавчины и плодожорки, то собирал шкуры, яйца и сало диких животных для какой-то фирмы, то шатался без всякой цели по городу.

Тетка, разочарованная в своем знаменитом племяннике, вскоре умерла, и капитан оказался единственным наследником маленького домика.

Тем не менее характер его мало изменился. Капитан остался таким же веселым, компанейским, но гордым человеком. Выпивал умеренно, с аппетитом ел бобовую чорбу, [2] Чорба — от тур. iorba — общее народное название любой похлебки, супа. когда не было денег на другое, ходил по городу, накинув пиджак на плечи и беспечно сдвинув шапку набекрень. Парадная одежда его была давно продана, манильские рубашки — безнадежно заношены. Гетры он сам кому-то подарил, а сомбреро изрешетил дробью, когда недолгое время был охотником. От прежнего богатства остался только один чемодан, облупленный и почернелый, полный всякой ерунды, да еще несколько долгов.

Вот что примерно рассказал мне тогда адвокат. Он уехал, очень довольный тем, что сумел показать мне моего товарища с дурной стороны.

Прощаясь, я спросил его:

— Вы, может быть, представитель господина Каракоча и прибыли от его лица?

— Да. да, от господина Каракоча.

— Тогда передайте ему привет и от меня. Капитан Негро, насколько мне известно, вернет деньги вашему доверителю, когда тот вернет те, что принадлежат ему.

— О, капитан рассказал вам о процессе? — спросил адвокат. — К сожалению, он ввел вас в заблуждение. Но процесс еще не кончен.

— Собака очень злая, — сказал я и поглядел на Гектора, который мерил гостя взглядом. — Кусает молча, черт бы ее побрал, а зубы острые.

Целых три дня капитан молчал. Я не сказал ему ни слова об уполномоченном господина Каракоча, как будто и ноги его тут не было. К тому же товарищ мой был до того мрачен, что не имело смысла растравлять его еще больше. Он прикидывался больным. У него пропала всякая наделсда найти знаменитую блузу, которую олень унес на рогах своих неизвестно куда. У капитана болела спина, черные глаза его были печальны. Он не хотел рассказывать о том, как слез с оленя и где ударился. Кровавый шрам на щеке придавал ему страдальческое выражение, которое он нарочно усиливал.

Наконец мы помирились. Я «признал свою вину», которая состояла в том, что я не послушался его требования связать оленя.

— Понимаешь, — сказал он, когда мир между нами установился окончательно, — если б не рога, я ездил бы на этом дьяволе, пока он не устал бы. Тогда я привел бы его, как лошадь, сюда, к сторожке!

— А чем тебе помешали рога?

— Неужели не ясно? — ответил капитан, вскидывая голову. — Ведь рога тыкались мне прямо в лицо. Он их запрокинул, а я держался за шею.

— Да, я видел. И ты, кажется, звал меня.

Капитан поморщился и прибавил с раздражением:

— Я звал тебя только затем, чтоб ты видел, как я помчался. А не то что от страха.

— Ты бы мог ухватить его за рога и править, как уздой, — заметил я.

Он засмеялся. Эта идея воодушевила его. На лице его тотчас появилось хитрое и насмешливое выражение, как всякий раз, когда он собирался соврать. Трехдневное молчание истомило его, и он решил теперь наверстать упущенное.