Эмилиян Станев - Волчьи ночи

Он в ужасе закричал и бросился в темноту. Филин летел за ним до тех пор, пока он не перебрался на другой берег. Поп бежал трусцой, то и дело испуганно вздрагивая. Филин прекратил преследование и вернулся к птенцу. Утром он спрятался в бурьян и задремал.

Чьи-то шаги заставили его открыть глаза.

По дороге шел человек. Он часто останавливался, потом двигался дальше. Филин насторожился, вытянул вперед свою кошачью голову. Солнечный свет слепил глаза, но он все же различил фигуру человека, огромной темной массой надвигавшегося на него в огненном тумане. Вот он уже совсем рядом.

Страшное бородатое лицо нависло над зарослями. Птица узнала своего ночного врага и впилась в него взглядом, но поп ее не заметил. Глаза его то шарили в бурьяне, то поглядывали в сторону скал. Потом он стал снимать с плеча косу. В это мгновение филин щелкнул клювом у самых его ног.

Поп отпрянул и стал вглядываться в куст бузины.

Оттуда, из-за неподвижных веток, на него смотрели два круглых красных глаза.

— Ай! — завопил поп. — Сатана! — И, схватив косу, обрушил ее на птицу. Та распростерла крылья и перевернулась на спину. Поп свирепо замахал косой.

— Вот тебе, злодей! Вот тебе, нечистая сила! — кричал он.

Убедившись, что филин мертв, он пинком отшвырнул труп на дорогу. Потом заметил птенца и раздавил его НОГОЙ.

После этого закинул косу на плечо и пошел обратно, время or времени вздрагивая, будто снова видел перед собой огромные глаза филина. Отойдя подальше, он остановился и облегченно вздохнул.

Мертвый филин остался лежать на дороге, похожий на кусок дивного узорчатого бархата, брошенного на песок. Рядом валялся раздавленный птенец.

Солнце стало припекать. Роса высохла. Скалы подтянули свои короткие тени к самому подножию, и дикие голуби перестали гулить в застывшем лесу.

Большая зеленая лягушка осторожно запрыгала по траве вдоль дороги. Ее золотистые глаза уставились на мертвого филина. Она задержалась на несколько секунд, словно желая увериться в том, что птица мертва, и испуганно плюхнулась в воду.

С наступлением ночи снег, который пошел еще под вечер, когда стая диких гусей поднялась с тихой заводи большой реки, повалил гуще.

Низкое непроницаемое небо словно рассыпалось на миллиарды частиц, которые бешено кружились в воздухе и бесчисленными роями неслись к земле. Они налипали на крылья птиц и, ослепляя, били в глаза.

Молодые гуси, чьи жалобные крики раздавались в конце длинной клинообразной вереницы, теряли равновесие и, завороженные колдовским хороводом снежинок, то и дело отставали или совсем теряли строй. Вьюга тащила их вниз, в пропасть, на дне которой едва-едва различалась белая равнина. Сквозь снежные рои казалось, что она колеблется. Но тут строгий гогот четырех вожаков принуждал всю стаю замедлить лет. Подбадривающими криками старые гуси призывали отставших птиц снова занять свое место в строю. Вереница растягивалась, вбирала в себя уставших и, вслушиваясь в крики вожака, летевшего в острие клина, начинала ритмично взмахивать крыльями.

В темноте мглистой ночи спины птиц белели, покрытые мелким зернистым снегом. Снег тяжелым грузом давил на крылья, колол, точно ледяными иглами, вытянутые шеи, стремительно рвущиеся на юг, к невидимым горам, затерявшимся где-то во мраке и тумане. Монотонное шуршание крыльев мешалось с шумом ветра, и только оно и вливало в них надежду и отвагу. Тихие крики гусей, похожие на причитания, высоко разносились под черным небом.

Гуси старались лететь друг за другом, так, чтобы каждый из них рассекал воздух только одним крылом и таким образом облегчал полет своему товарищу. Кроме того, надо было лететь строго по горизонтали.

Однако вьюга ломала клин и разбивала строй. Гуси послабее теряли высоту и, оказавшись без поддержки товарищей, издавали отчаянные крики, словно просили их тоже снизиться.

Несколько раз вожак пытался поднять стаю повыше, где, как подсказывал ему инстинкт, скорость ветра меньше, но его уставшие сородичи не в состоянии были следовать за ним. Огоньки разбросанных по равнине сел тянули их вниз. Число отставших птиц все увеличивалось.

Когда их отчаянные крики стали слабеть, старый вожак отделился от острия клина, его место занял другой, сильный и опытный гусь, а он спустился ниже, собрал отставших птиц, выстроил их в короткую наклонную линию и встал впереди. Так позади и чуть ниже большого клина образовался другой, постоянно увеличивающийся.