Эмилиян Станев - Волчьи ночи

Заяц лежал всего в нескольких шагах от них и видел, как охотник высек огонь и сладко затянулся. Дым раздражал собаку. Она чихнула. Хозяин погладил ее по голове и сказал:

— Удрал зайчишка-то, Лиска, сберег свою шкуру. И ему пожить хочется. Не такое это простое дело с жизнью расстаться.

Лиска помахала хвостом и посмотрела на хозяина. В его взгляде была видна какая-то тяжелая забота, казалось, он думает о чем-то очень важном, но прочно забытом.

— Что, проголодалась? — спросил он собаку. — Вот нашла бы зайца, была б тебе еда. Найти его надо было, слышишь! А теперь пошли домой.

Он перебросил ружье через плечо и потянул собаку по склону оврага. Мерзлый снег поскрипывал у него под ногами.

В овраге стало совсем темно. Вновь примолк и замер почерневший лес. Но вот на востоке засветилось небо, и в него выкатилась громадная полная луна. Глуповато ухмыляясь, она ползла вверх по склону холма и, казалось, говорила: «А вот и я!»

Медно-красный свет скользнул по человеку и обагрил его поникшие плечи.

Охотник молча брел по глубокому снегу, за ним черной тенью тащилась собака.

Заяц следил за ними своим единственным глазом, пока оба не исчезли во мраке. Потом поднял лапку, провел ею по окровавленной мордочке и отряхнулся.

Наступила ночь, и на равнине один за другим вновь засветились огоньки.

Черный как смоль зверек лежал посреди узкой площадки, точно котенок, подобрав под живот лапы. В темноте его тонкое тело казалось еще более длинным, чем на самом деле, похожим на суковатую палку, которую дождевые потоки приволокли сюда вместе с палыми листьями и ветками, что виднелись кругом на скалах. Одни только глаза, светившиеся, как фосфор, выдавали его.

Глаза были обращены к ущелью, где с однообразным плеском бежала река. Туда же была повернута и плоская головка, словно зверек и не подозревал, чтб там, на скале, впереди.

Выждав несколько минут, он вдруг встрепенулся и ударил по земле длинным хвостом.

С края скалы донеслось грозное шипение, за которым последовал короткий треск, будто щелкнул курок большого револьвера.

Зверек оскалил зубы, хвост заметался, глаза злобно впились в огромные ярко-красные глаза филина, который сидел на выступе скалы и зорко следил за каждым его движением.

Филин сидел нахохлившись и был похож на большой темный шар, слегка покачивающийся из стороны в сторону. Зрачки его зловеще сверкали, словно в глубине глазниц горел пожар. Их неподвижный взгляд завораживал и пугал. Но куница не испытывала страха — ее синевато-зеленые глазки поблескивали холодно и колюче, впиваясь, точно стальное лезвие, в пылающие зрачки птицы. Когда она скалилась, ее белые зубы сверкали в темноте, а по телу пробегала хищная судорога, как будто по нему пропускали электрический ток.

Вдруг с вершины скалы, где дремал черный неподвижный лес, вспорхнула какая-то тень. Она устремилась сначала к другому берегу, к деревне, но потом внезапно повернула к площадке.

Однако куница, вовремя заметив ее, молниеносно шмыгнула в расщелину скалы. И оставалась там до тех пор, пока самка филина не улетела бесшумно в свое гнездо. Куница знала, что с наступлением утра чета филинов будет уже не столь опасна.

Вот уже несколько недель следила она за их возвращением в гнездо, терпеливо подстерегая удобную минуту, чтобы на них напасть. Внизу, в каменистом ущелье, находилась ее нора. Терпеть соседство филинов было невозможно. Они отнимали у нее добычу и по ночам вели себя как полновластные хозяева всей округи. Их глаза пугали куницу и вместе с тем будили в ней жажду крови.

Выбравшись из расщелины, зверек снова занял прежнюю позицию и, теперь уже не прибегая ни к каким уловкам, стал следить за черным силуэтом филина.

Начало светать, и филин из черного постепенно становился темно-коричневым. Видны стали белые скалы. Скованную стужей землю обволакивал легкий туман. Вода в реке не искрилась, как ночью, а все больше просвечивала холодной синевой. Тонкая пелена облаков медленно расползалась, и мутное, как запотевшее зеркало, небо отразилось в реке. Свет зари смешивался с унылыми лучами тощего полумесяца, серебряной бровью повисшего над дальними, еще не пробудившимися лесами. На том берегу, в деревушке, заскрипели ворота, послышались людские голоса, звяканье ведер, рев скотины. Окошки гасли одно за другим.

Гасли и глаза большой неподвижной птицы. Кроваво — красный накал их исчез, и теперь они напоминали зерна янтаря. Темно-рыжее, со всеми неуловимыми оттенками ночи оперенье на груди птицы проступало все отчетливей. Круглые зрачки съеживались, птица то моргала, то медленно прикрывала веки, как человек перед тем, как вздохнуть. Яркий свет слепил ее. Но она медлила, не решаясь вернуться в гнездо, и терпеливо наблюдала за своим врагом.