Эмилиян Станев - Волчьи ночи

С дороги ветер доносил скрип саней и бренчание колокольчиков. Глухое молчание равнины сменилось свистом холодной воздушной волны. Все пришло в движение. Даже вода в логу забормотала громче, словно вдруг рассердилась на лед.

Ястреб качался на своем суку. Ветер загибал в сторону его длинный хвост, и хищнику пришлось повернуться к нему головой. Но ястреб умостился так, чтоб ни на секунду не спускать глаз со стаи. Наполненное движением пространство лишило его спокойствия. Волновались и его жертвы.

Куропатки суетились, вскидывали головы, жались друг к другу. Возможно, и долетавший до них скрип саней неудержимо раздражал их пустые желудки.

Внезапно снизу, где лог вливался в равнину, раздался выстрел. Звук пронесся и исчез, а потом снова повторился.

Ястреб повернулся и внимательно воззрился в ту сторону.

Куропатки, вытянув шеи, тоже вслушивались.

Прошло несколько минут, в течение которых слышался лишь свист ветра. Все с большей тревогой вглядывался ястреб вниз. Он словно бы забыл про стаю — присел и вытянул голову вперед.

Какое-то животное бежало сюда. Куропатки из кустов ясно слышали глухой скрип снега. Вдруг ястреб взмыл над долиной. Он покачал крыльями, на мгновение застыл в воздухе и камнем полетел вниз. Несколько раз он менял скорость, то опускался, то снова взмывал вверх, словно играл с ветром.

По самому дну лога бежал заяц. Ястреб навис над ним. Заяц петлял, останавливался и, сев на задние лапы, смело отражал атаки врага. Во что бы то ни стало он стремился добраться до кустов. Ястреб понимал намерение зайца и ожесточенно его преследовал. Косой делал громадные скачки и сумел-таки шмыгнуть в кустарник.

Куропатки видели, как он залег в десяти шагах от них; желтые глаза его были вытаращены, верхняя губа непрерывно двигалась, словно он нюхал воздух.

В нижней части лога затрещал лед. Ястреб описал широкий круг и поднялся высоко в небо. Заскрипел снег. Шум шагов приближался…

Над белой линией склона показалась голова человека» Два голубых глаза задержались на кусте, под которым лежали куропатки. На долгое мгновение взгляд человека встретился с шестью парами испуганных глаз, взоры которых потонули в синей лазури глаз человека. Но он ничего не заметил в птичьих глазах — ни ужаса, ни мольбы. Он их даже не видел, хотя птицам глаза человека казались огромными, словно глубокие озера, дна которых не разглядишь. Они видели, как эти озера потемнели, как лазурь их подернулась мглой и исчезла в огненном вихре и громе, ослепившем птиц.

Последний раз подав сигнал тревоги, петух подпрыгнул, подброшенный страшной силой пороха, и, перевернувшись в воздухе, весь в крови, упал на дно лога.

Из-под куста выпорхнули только две куропатки. Они кинулись, собрав все силы, за холм, где стояла одинокая сторожка с плетнем позади нее. Но не успели они пролететь и половины пути, как ястреб, взмывший под самое небо, молнией кинулся на них и схватил ту, что летела сзади…

Вечером оставшаяся в живых куропатка вернулась в лог.

Она бегала по кустам, вглядываясь в густой мрак над равниной, и тихонько попискивала. Но кроме больших и глубоких следов человека и кровавых пятен на снегу, ничего не было видно.

Лог опустел. Даже вода не журчала, замерзнув подо льдом.

Рассветало, и старый заяц забеспокоился.

Он уже плохо видел и не доверял себе, смутные очертания предметов его пугали. С приближением дня они словно бы оживали и оказывались гораздо ближе, чем ему представлялось.

Встревоженный всем этим, заяц поспешил убраться из огородика, где выкапывал из-под снега оставшуюся с осени капусту.

Сделав несколько прыжков, он сел на задние лапы и прислушался.

В далеких, спрятанных среди холмов деревушках лаяли собаки, один за другим запевали петухи. Полная луна, только что заливавшая небо желтоватым сиянием, поблекла и затуманилась. Небо поголубело. Одна за другой гасли звезды. Из неподвижного, насторожившегося леса не доносилось ни звука. Только где-то в низине тихонько, словно постанывая от боли, булькала скованная льдом вода.

Длинными прыжками заяц направился к лесу. Чуть слышно поскрипывал пушистый снег. В морозном воздухе каждый звук казался необычно плотным, а царившая вокруг тишина придавала ему какую-то особую напряженность.

Добежав до опушки, заяц остановился. Он грыз кору молодых деревьев и то и дело замирал, принюхиваясь и настороженно поводя ушами.