— Не нужно благодарить меня, Мэн. Я для тебя ничего не сделал и ничего не могу сделать. Придет твое время, и ты сам во всем разберешься. Я заговорил об этом, потому что твоя мама волнуется. Ты бы постарался быть… — он запнулся, подыскивая слово, и наконец нашел его, — поаккуратней…
— Я постараюсь.
Куан Мэна не удивляло, что мать избрала именно дядю Чеонга для этого разговора с ним. Он любил дядю Чеонга, и дядя Чеонг его понял, но все равно Куан Мэну было досадно, что это был не отец. Необъяснимо — но это должен был быть отец. Связь отца и сына, что ли.
— Вот и хорошо, — сказал дядя. — Как-нибудь выберем время и выпьем вместе. А пока я скажу твоей маме, чтоб она не беспокоилась. Ей же просто надо, чтоб ее кто-то успокоил.
После дядиного ухода Куан Мэн пошел в город. Теперь он ясно понимал причину своей тоски и, чтоб забыться, выпил гораздо больше обычного. Домой он вернулся пьяный в стельку. Будто назло.
Начался сезон дождей. В небе клубились облака, тяжелые и темные от влаги. Они в любую минуту могли пролиться бурным ливнем. Люди все время поглядывали на небо в постоянной подозрительности, в вечной настороженности. Дожди со шквальными ветрами обрывают пожухлые листья с деревьев, несут по улицам клочья газет, пыль и мусор. Почти непрестанно грохочет гром, посверкивают молнии. Погода загоняет людей в дома. Куан Мэн посматривал на небо, будто ждал знака. Он был разлучен с морем: его лазурный мир стал серо-зеленым и чужим. Куан Мэн избегал его.
В это воскресное утро он проснулся от шума дождя и долго лежал в постели, вслушиваясь в плески и капельный стук, соображая, что дождь заставит его торчать дома все утро, а то и весь день. Надо было собраться с силами, чтоб высунуть нос на кухню. Куан Мэн завтракал один. Мать ушла к соседке на третий этаж. Он не торопясь поел, убрал со стола и составил посуду в раковину. Вынес чашку кофе на балкон и вернулся в квартиру за газетами и за плетеным креслом.
Дождь так и лил, крупные капли хлопались и на балкон. Потоки воды смазали очертания соседних домов, вода заполнила весь город, и он притих. Остался слышным только плеск дождя, который заглушил все, даже мысли Куан Мэна.
Куан Мэн отпил кофе и попытался вникнуть в смысл газетных заголовков, но дождь отвлекал его, не давал сосредоточиться.
— Как льет, а?
Это подошел сосед, мистер Лим. То есть Бун Тек.
— Да, — ответил Куан Мэн и остро почувствовал глупость своего ответа факт дождя не нуждался в подтверждении.
— До чего же плохая стоит погода, правда?
— Правда, плохая.
Бун Тек указал на пачку газет рядом с плетеным креслом.
— Что вы думаете обо всем этом, Куан Мэн?
— О чем? Я еще не прочитал.
— О территориальных притязаниях Филиппин на Сабах.
— Ах, об этом! — воскликнул Куан Мэн, не зная, что еще сказать.
Он не задумывался над территориальными претензиями и полагал, что другие поступают так же не задумываются о таких вещах.
— Новые доказательства так же несостоятельны, как все, что Филиппины заявляли раньше. У Филиппин нет никаких прав на Сабах.
Поскольку Куан Мэн понятия не имел, в чем заключаются новые доказательства, и ни за что не смог бы вспомнить, что требовали Филиппины раньше, ему пришлось ограничиться невнятным хмыканьем.
— Вот именно! — поддержал его Бун Тек, принявший междометие за точку зрения.
Куан Мэн уже давно убедился, что в серьезных разговорах вполне достаточно участвовать нечленораздельным мычанием.
— Вам не кажется — я лично считаю, что это именно так, — что президент Маркое раздувает этот вопрос, чтобы получить побольше голосов на выборах? Это искусственно созданная ситуация, которая нужна ему для отвлечения внимания народных масс от невыносимого положения внутри страны и от неспособности правительства решить ряд серьезнейших вопросов. Единственное, что нужно Маркосу, — чтобы его переизбрали еще на один срок!
— Н-да, — пробурчал Куан Мэн.
— Это трагично для едва родившегося чувства нашего регионального единства. Не исключено, что АСЕАН взорвется изнутри. И почему мы, азиаты, так глупы, что история ничему не может нас научить? О каких возможностях прогресса и модернизации Южной Азии можно говорить, если наши лидеры не в состоянии подняться над узкоместническими интересами, над мелочным национализмом? Есть от чего прийти в отчаяние.
Бун Тек любил поговорить на отвлеченные темы: о жизни, о политике, о спорте, об искусстве, но его разговоры не раздражали Куан Мэна — Бун Тек не разглагольствовал, как те, кто считает, будто собеседник глупее или наивнее их. Бун Тек не сомневался, что собеседник разделяет его заинтересованность и обеспокоенность. Поэтому его и слушать можно было.
Читать дальше